ОТ МЕХАНИЧЕСКОЙ К ОРГАНИЧЕСКОЙ СОЛИДАРНОСТИ

Полагаясь на понятие социальной солидарности, Э. Дюркгейм построил одну из самых плодотворных теорий развития общества в мировой социологии⁴. От степени солидарности зависит состояние общества — нормальное или патологическое. Общество, по Дюркгейму, это особая реальность, не сводимая к сумме составляющих его элементов, а позже он говорил об обществе как о боге, превосходящем по моральной и материальной силе индивида и навязывающем ему определенное поведение и мышление.

В книге «О разделении общественного труда»⁵ Дюркгейм изложил также теорию строения и эволюции общества. Согласно Дюркгейму, развитие че-

1юркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 98.

Тодробнее см.: Кравченко А.И. Трудовые организации: структура, функции, поведение. М., 1991. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900; Дюркгейм Э. О разделении обше-твенного труда. Метод социологии. М, 1991; Дюркгейм Э. О разделении общественного труда //!ападноевропейская социология XIX — начала XX века. М., 1996. С. 256-309.

ловеческого общества проходит две фазы: механической солидарности (д₀индустриальное общество); органической солидарности (часть доиндустпы ального и все индустриальное общество).

Рис. 18. Теория механической и органической солидарности Дюркгейма

В примитивных обществах, основанных на механической солидарности. личность не принадлежит себе и поглощается коллективом. Напротив, в развитом обществе, основанном на органической солидарности, оба дополняют друг друга. Чем примитивнее общество, тем больше люди похожи друг на друга, тем выше уровень принуждения и насилия, ниже ступень разделения труда и разнообразия индивидов. Чем больше в обществе разнообразие, тем выше терпимость людей друг к другу, шире базис демократии. Чем глубже разделение труда, тем больше появляется новых профессий.

В зрелых обществах гарантия личности — это не просто словесное признание прав и свобод человека, автономности сознания, но прежде всего признание самостоятельной сферы действия за индивидом⁶. Разумеется, степень свободы личности от коллектива точно измерить нельзя, она величина условная. Даже в своих профессиональных занятиях, выступая членом той или иной организации, «мы согласуемся с обычаями, навыками, которые нам общи со всей нашей корпорацией. Но в этом случае испытываемое нами иго менее тяжело, чем когда все общество давит на нас...»⁷.

Если трудовая организация, обладающая своей непохожей на общество корпоративной моралью, служит своего рода мостом между индивидом и обществом, то ее социальную функцию трудно переоценить. Она — своеобразный стабилизатор напряжения. Коллектив давит не прямо на инди-

⁶ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 103.

видов, выравнивая их по единому стандарту, насилуя индивидуальное в человеке, а опосредованно, через организации. Организации защищают личность от насилия коллектива. Стало быть, чем разнообразнее индивиды в обществе, тем более разнообразными должны быть и трудовые организации, их объединяющие. Значит, отношения между организациями и в обществе в целом постепенно становятся все более терпимыми, демократичными. От выигрыша частей целое не проигрывает. Напротив, солидарность в таком обществе обретает новое качество. «Каждый орган... имеет тут свою особую физиономию, свою автономию, и, однако, единство организ-матем больше, чем явнее эта индивидуализация частей. На основании этой аналогии мы предлагаем назвать органической солидарность, происходящую от разделения труда»**.

По мере дальнейшего разделения труда границы между профессиями стираются, их различия становятся все менее выпуклыми. Зато разнообразие внутри профессий усиливается. Возрастает и количество профессий⁹, разнообразнее специализация индивидов, выполняемые ими функции. Поэтому более сложными и дифференцированными становятся трудовые организации, основывающиеся не на сходстве, а на разнообразии функций.

Солидарность на сходстве, убежден Дюркгейм, слабее солидарности на разнообразии. Если коллектив удовлетворяет какую-то одну социальную потребность индивида, например в защите, то индивид имеет только одну точку соприкосновения с коллективом. Такая односторонняя связь всегда слабее многосторонней, ее легче разорвать. Поэтому в примитивных обществах члены какой-то группы легко входили в нее и легко уходили. Дюркгейм в качестве примера называет калмыков и монголов, но и русские крестьяне легко покидали своего хозяина — помещика (во всяком случае, до середины XVII в.), когда он начинал сильно притеснять их. Они уходили на свободные земли юго-западной части России и Сибири, основывая новые поселения и трудовые организации (в результате сформировалось донское казачество и начиналась колонизация Сибири).

В низших обществах при незначительном разделении труда социальные связи были не так прочны, как в современном обществе с развитым разделением труда. Римляне с легкостью раздавали права гражданства покоренным племенам, взятые в плен могли легко инкорпорироваться в новое общество, хотя бы через усыновление. В нынешних обществах процесс гражданской ассимиляции — натурализация — очень сложен и длителен (например, в США).

Чем стереотипнее коллективное сознание, проще обычаи и верования, тем менее развита личность. Наоборот, чем сложнее и неопределеннее правила поведения, тем больше требуется индивидуальной рефлексии, чтобы общие нормы применить к частным случаям. С прогрессом общества средняя степень интенсивности и определенности коллективного сознания, согласно Дюркгейму, убывает¹⁰. Ранее коллективное сознание регулировало все сферы социальной жизни, а впоследствии — все меньшую и меньшую их часть. Если на ранних стадиях авторитет главы семейства почитался общественным

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 108.

долгом, то уже в Древнем Риме уважение к отцу стало частным делом кадого; общество в целом это уже не интересовало. ^~

Выйдя из-под коллективного контроля, семейная жизнь изменяладома к дому; семейные чувства потеряли свое однообразие и определенное °^Тполагает Дюркгейм. Из коллективной жизни постепенно выделяется но/^'сфера — частная жизнь. В развитом современном обществе неприкоснове^⁴ность частной жизни гарантируется всеми его институтами. Напротив^менее развитых обществах, особенно тоталитарных, частная жизнь инцш ^Вдов не защищена от насилия со стороны коллектива. "~

В простых обществах регламентированы все стороны экономической социальной жизни. Дюркгейм ссылается при этом на Фюстеля де Куланжч который писал, что прежде государство сохраняло свою тиранию до мепо чей. «Одежда обыкновенно утверждалась неизменно законами каждой общины: законодательство Спарты регулировало прическу женщин, а афинское запрещало им приданое больше трех платьев. В Родосе закон запрещай брить бороду... В Спарте, наоборот, он требовал, чтобы брили усы»". Вместе с тем при излишней регламентации бытовых мелочей архаическое законодательство было не способно решить более важные вопросы. Например, редко где однозначно соответствующим определением разделялись проступок и преступление. Все это предоставляло огромный простор личному мнению судей и произволу правителей. Допустим, в Афинах малейшее нарушение религиозных ритуалов квалифицировалось не как проступок, а как преступление, наказываемое смертью.

Из современной истории можно привести в пример репрессивный закон 1941 г., согласно которому за 20-минутное опоздание советского рабочего или служащего могли сослать в лагерь на 10 лет. Фактически для многих эта мера была равнозначна смертной казни. Подобные случаи, а их можно привести множество, свидетельствуют о сохранении коллективного контроля, принявшего жестко репрессивные формы, даже в таком прогрессивном строе, каким мы считали социализм. По существу сталинский его этап знаменует не что иное, как регрессивное возвращение к примитивным фазам коллективной жизни, давно уже пройденным человечеством.

В обществах, где частная жизнь не отделена от коллективной, ее автономия и самостоятельность не гарантированы, авторитет общего сознания носит принудительный характер. Нередко этот авторитет приобретает атрибутику религиозного преклонения, хотя по своему содержанию он является светским, а именно идеологическим.

Для того чтобы увеличилась свобода личности, полагает Дюркгейм, недостаточно, чтобы индивидуальное сознание стало более зрелым. Нужно, чтобы оно увеличилось более чем общее сознание, чтобы оно освободилось от его ига, его абсолютной и превосходящей власти¹². Иными словами, должны расшириться социальные функции индивида, его удельный вес относительно социального целого.

Итак, по Дюркгейму, цивилизация развивается в сторону сокращения тирании коллективного сознания и возрастания суверенитета индивидуального. Исходной клеточкой, или «социальной протоплазмой», всеобщего кол-

¹' Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 127. ¹² Там же. С. 133.

лективизма служила орда. Это идеальный тип (Дюркгейм применяет чисто веберовское понятие) механической солидарности, исключительного сходства индивидов во всем.

Совершенный образец такой социальной организации можно найти у индейцев Северной Америки. Все взрослые обоих полов ирокезского племени равны между собой. Даже родство, говорит Дюркгейм, здесь еще не организовано, «ибо нельзя дать этого имени распределению масс по поколениям» ^и. В понятие «организация» Дюркгейм, видимо, вкладывает наличие кровнородственной связи людей, механизма распределения и закрепления социальных функций между ними.

Обширный естественный коллектив — орда — распадается на частные сегменты. Это первобытная семья, т.е. сообщество единокровных родственников. Подобный сегмент социального целого французский социолог называет кланом. Социальные чувства, объединяющие людей в такую ячейку, — коллективная месть, коллективная ответственность и взаимное наследование собственности. По существу первобытный клан отличается и от современного клана, и от собственно семьи, ибо представляет достаточно многочисленный ареал — до нескольких тысяч человек.

Внутренняя организация клана (Дюркгейм называет ее политико-фамильной) еще достаточно слабая. Каждый взрослый держится по отношению к вождю совершенно независимо, влияние каждого основано наличных заслугах, межличностные отношения строятся на взаимном доверии и терпении. Каждый клан, иногда это отдельное поселение, ведет свое происхождение от одного предка. В принципе еще никто не отличает себя от других как самостоятельную личность. Существует только одна коллективная личность и общая собственность. Такой тип неразвитых межличностных и собственнических отношений, где индивид поглощен группой, Дюркгейм называет коммунизмом¹⁴.

В 2002 г. в Перу под улицами Лимы археологи обнаружили несколько тысяч прекрасно сохранившихся мумий инков: многие из них были с неповрежденными волосами, кожей и глазами. Из огромного кладбища инков, в котором может находиться до 10 тыс. захоронений, извлечены пятисотлетние тела более 2 тыс. мужчин, женщин и детей. А прямо над этим кладбищем тысячи их потомков продолжают спешить по своим делам. Гильермо Кок, возглавляющий раскопки, считает, что это одна из самых значительных находок в истории археологии инков: «У нас настолько много материала, что нам придется обрабатывать его годами. Это даст возможность заново написать историю культуры инков».

Многие тела находились в больших коконах, содержавших до семи человек и весивших около 180 кг. Там были и взрослые, и дети, возмож-

но, целые семьи, завернутые в необработанный хлопок и тонкую ткань. Из 10 тыс. только 40 коконов были увенчаны фальшивыми головами

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900.С. 138. ¹⁴ Там же. С. 142.

Там, где «индивиды суть простые принадлежности коллективного типа они вполне естественно становятся принадлежностями воплощающей ег центральной власти»¹⁵. Здесь управляющая власть — целиком продукт ппп стоты коллективного сознания как демиурга общественной жизни. Просто" та же всегда абстрактна, поэтому нужен конкретный орган или индивцт" выступающий глашатаем этой простоты. Верховный орган или вождь в пеп вобытном клане вовсе не узурпирует коллективную власть. Он естественны! выразитель коллективной воли, добровольно ему переданной. Наличие апь ного коллективного сознания обязательно предполагает наличие сильной личности. К ней переходит и в ней сосредоточивается право нераздельной собственности общества над вещами.

Если управление — это прежде всего определенные профессиональные услуги, то в первобытном клане они, говорит Дюркгейм, не имеют особого значения. Их роль второстепенна, на первый план выходит авторитет управляющих как представителей и выразителей коллективной воли, доверия массы людей. Они могут исполнять свои управленческие функции плохо или хорошо, но оценивать их деятельность будут совсем по иным критериям. Главное — насколько они укрепляют коллективное единство, охраняют целостность и чистоту коллективного сознания от расколов, умеют вовремя почувствовать настроение массы. Такой логический вывод напрашивается из кратких размышлений Дюркгейма о примитивном коллективизме.

Наблюдения французского социолога наталкивают нас и на другие суждения, имеющие тесную связь с современностью. Примитивный клан или семья, поскольку она вынуждена заниматься обеспечением своего существования, является производящей ячейкой, трудовой организацией. Но в отличие от более поздних и современных типов для первобытно-клановой организации производительная деятельность не была самоцелью — ей просто надо было выжить. Куда важнее было осуществление коллективных функций и обрядов. Иными словами, труд для составляющих клан индивидов не был профессиональной деятельностью также, как не было ею и управление. Они

(falsas cabezas), покрытыми париками. В них хоронили представителей элиты общества инков. До того ученым была известна только одна falsa cabeza. По мнению Кока, среди мумий могут оказаться останки людей десяти различных социальных положений. Множественные различия в статусе, возрасте и происхождении мумий, а также ткани и другие предметы материальной культуры помогут создать правильное представление о культуре инков и о самих людях. Вместе с мумиями обнаружено от 50 тыс. до 60 тыс. памятников материальной культуры, где было почти все: от личных вещей до пищи и хозяйственной утвари. Эти предметы, возможно, были призваны облегчить пребывание умерших в царстве мертвых. Условия для хранения мумий в Перу почти идеальные: чрезвычайно сухая почва перуанской пустыни, на которую дождь может проливаться

один раз в 20 лет. Хорошо сохранившиеся тела позволят ученым определить состояние здоровья населения в обществе инков, генетические взаимосвязи, источники питания и причины смерти. Кроме того, вся находка в целом даст возможность пролить свет на политическую, общественную и экономическую систему инков. После многовекового хранения мумии начали быстро портиться в результате вмешательства местного населения. Жители Тупак Амару снимали верхний слой почвы для постройки временных жилищ и буквально разрывали при этом некоторые мумии. Поскольку в поселении нет канализации, население выливает воду и нечистоты прямо на улицу, в результате чего также страдают мумии. После завершения исследований мумии планируется поместить в местный музей. Источник: compulenta.ru.

^]* Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 143.

скорее побочные результаты, средство сохранить коллективное целое. Поэтому, видимо, прогресс техники и методов управления в коллективо-цент-ристских обществах замедлен, как замедлен и рост профессионального мастерства. Человек зарабатывает кусок хлеба не потому, что хорошо трудится, а потому что является членом этого коллектива.

Справедливость подобных утверждений доказывается дальнейшим анализом Дюркгейма. В отличие от примитивных стадий в эпоху органической

солидарности индивиды группируются уже не по происхождению, а по конкретной природе своей социальной деятельности. Их первичная среда не род или племя, а профессия. Место индивида в общественной пирамиде определяет не реальная или фиктивная единокровность, а выполняемая им функция. Зарождающиеся классы и уходящие с исторической сцены касты теперь формируются в результате смешения «профессиональной организации с предшествовавшей семейной»¹⁶. Но для этого необходимо было, чтобы социальная жизнь людей строилась на совершенно иных комбинациях, организовывалась на иных основаниях: одно из них — дальнейшее разделение труда и возросшее число специализированных занятий, другое — появление административного и судебного аппарата, развитие обмена и договорного права. На смену политико-семейной приходит экономическая организация, которая доминирует в устройстве общества. В Римской республике клан и род потеряли значение общественного учреждения и появились первые профессиональные организации — корпорации чиновников (сенаторов, всадников, жрецов) и ремесленников (ремесленные цехи). Одновременно выделяется понятие о светском государстве¹⁷.

Усиление профессионального начала в производственной и социальной жизни соответствует усилению территориального разделения в структуре населения. Вместо кланов, родов и племен появляются территориальные округа (марка, община, сотня, село, графство, провинция, департамент). Принцип совместного проживания замещает признак совместного происхождения. Возникают новые формы группирования населения, организации коллективной жизни. С одной стороны, город и село, с другой — профессиональные союзы и трудовые (производственные) организации. Новые формы коллективной организации более гетерогенны и открыты. Оседлость и закрепленность уступают место экономической и социальной мобильности — перемещению товаров и движению рабочей силы.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 144. Там же. С. 146.

Профессиональная организация общества, проникая во внутрь сегментап ной, разрушает ее. Концентрированным выражением этого процесса служит средневековый город. «Всякий город со своими непосредственными окрест ностями образует группу, внутри которой труд разделен», но организован ещ_ена принципах натурального хозяйства. Ибо, как отметил Г. Шмоллер, _Го_ род стремится развить все отрасли промышленности и снабжать деревню (округу) всем необходимым'⁸. Внутри города жители группируются по профессиям. Однако начиная примерно с XIV в. натуральный характер промышленной организации города исчезает. По мере развития международного разделения труда политические и национальные границы в специализации размываются. Вначале каждый город имел столько суконщиков, виноделов каретников и т.д., сколько было нужно для его жителей. Но постепенно конкуренция разрушила натуральную замкнутость: европейская промышленность переступила национальные границы и стала исчезать еще одна черта сегментарной организации общества. Города все больше специализируются, среди них появляются университетские, фабричные, портовые, бюрократи-ческиеит.д. Эволюция общества, заключает Дюркгейм, идетвтаком направлении, что в будущем и социальная, и политическая организация его приобретут исключительно или почти исключительно профессиональное основание¹⁹.

Таков в общих чертах исторический очерк коллективной жизни по Дюрк-гейму. Можно соглашаться или не соглашаться с его теоретической схемой или отдельными утверждениями. Но нельзя отрицать, что его схема не лишена эвристической силы, а утверждения — исторической точности. Некоторые наблюдения французского социолога представляют немалый интерес и сегодня.

Блистательные способности к тонкому анализу Дюркгейм проявил при рассмотрении вопроса о соотношении личности и коллектива. Возвращаясь к генезису примитивного общества, он дополнил свои рассуждения о природе коллективного авторитаризма следующим пассажем:

Индивиды, вместо того чтобы подчиняться группе, подчинились тому. кто ее представлял, и так как коллективная власть в диффузном состоянии была абсолютна, то и власть вождя... естественно приняла тот же характер... Вместо того чтобы выводить умаление личности из установления деспотической власти, нужно, наоборот, видеть в этом первый шаг на пути индивидуализма. Вожди... суть первые индивидуальные личности, выделившиеся из социальной массы. Их исключительное положение, ставя их вне ряда, создает им отличную физиономию и. следовательно, индивидуальность. Управляя обществом, они не обязаны следовать всем движениям его. Без сомнения, силу свою они черпают в группе, но раз эта сила организована, она становится автономной и делает их способными к личной деятельности. Открывается, значит, источник инициативы, который до этого не существовал. Впредь есть уже личность, которая может производить новое и даже в известной мере идти против коллективных обычаев²".

^IS Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 148-149.

Подобные рассуждения натолкнули нас на следующие мысли. Неисчислимые беды России, ее экономическая отсталость, политическая неразвитость и социальная дисгармония проистекают из неразвитости личного начала в исторической судьбе народа. Тезис о неразвитости личного начала и, наоборот, преобладании в русской истории коллективно-общинного начала, причем порой в самых примитивных, варварских формах, выдвинут был представителями русской государственной школы, такими выдающимися историками, как С.М. Соловьев, П.Н. Милюков, Б.Н. Чичерин. Неразвитость личного начала означает отсутствие в России аристократии. Речь идет не об отдельных выдающихся деятелях в литературе, политике, науке, которыми богата история страны, а о целом социальном слое. Слое, имеющем прочную экономическую базу, политическое и культурное влияние, занимающем самостоятельное место в общественной организации и разделении труда, в социальной структуре населения. И не просто занимающем, но и доминирующем, обладающем огромной социальной силой и владеющем исторической инициативой. Под аристократией надо подразумевать не классовую элиту общества, господствующую над всеми и пользующуюся подчас незаслуженными привилегиями. Речь надо вести о социальном авторитете лучших людей, готовых жертвовать собой и своим достоянием ради общества в трудную минуту. Лучшие люди, или аристократы, есть в любом социальном слое, группе, классе. Передовые рабочие, дорожащие профессиональными ценностями, зажиточные крестьяне, собственным трудом построившие крепкое хозяйство и кормящие страну, инициативные руководители, предприниматели и т.п. Прогрессивно развивается лишь то общество, которое создало надежный механизм воспроизводства аристократии, умеет ее поддержать и предоставляет свободу действий.

К сожалению, в истории России чаще происходило обратное: лучших и инициативных безжалостно губили. Репрессивный механизм, будь то опричнина Ивана IV или сталинская административная система,воспроизводил и отвоевывал жизненное пространство скорее для середняков и наихудших. Исполнительность ценилась выше профессионализма, конечные результаты труда ставились не выше его затрат, качество подменялось количеством. Уравнительный социализм и военный коммунизм утвердили примат абстрактно понятой коллективной воли, единственным выразителем которой стала бюрократия (а она в любом обществе рассматривается как символ посредственности и консерватизма) как антипод индивидуальной личности.

Согласно Дюркгейму, первыми индивидуальными личностями становились вожди, уже в силу своего социального положения способные противопоставить свое мнение воле коллектива. Утверждать, что на это способен рядовой член коллектива, невозможно: рядовое — это всегда анонимная сила коллектива. История свидетельствует, что не средние, а лучшие являлись прообразом и генотипом личности. Подавить мнение рядового члена коллек-

тива и раньше, и сейчас весьма просто: вожди мобилизуют силу коллектив для расправы с одиночкой, да и сам коллектив не позволит кому-то быт^ индивидуальным, не таким, как все. Только вожди черпают свою силу в гпуг|^Ьпе, даже если выступают против ее воли.

Таким образом, объяснение социальной роли управляющих, их ситы влияния надо искать, по мысли самого Дюркгейма, не в их личных качеств-,' или превосходстве положения, а в природе управляемых. «Надо наблюет'' каковы общие верования, общие чувства», которые сообщили отдельно!' личности такое могущество. Узурпация отдельной личностью коллективно» воли — явление довольно частое там, где общество и коллектив не достипм высокой степени зрелости. Сильный коллектив вовсе не означает, что все составляющие его люди — сильные личности. Конечно, сильный коллектив требует сильной личности, но в единственном числе. Отсюда и деспотическая власть, отсутствующая в индивидуалистически развитых плюралистических обществах. Пожалуй, можно согласиться и с таким суждением Дюркгейма: «Деспотизм, раз он не является патологическим явлением упадка, есть не что иное, как измененный коммунизм»²¹. Разумеется, если термин «коммунизм» понимать так же, как понимал его сам Дюркгейм, т.е. как характеристику примитивного коллективизма, а не какого-либо современного общества.

Он возражает теоретикам, которые считают началом человеческого общества изолированного индивида. Если это так, размышляет французский социолог, то совершенно непонятно, каким образом отдельные индивиды перешли к кооперации и сотрудничеству. Ведь это равносильно переходу из состояния независимости к подчинению и зависимости: «для существ, родившихся для свободной и одинокой жизни, подобная жертва тяжелее всего... Коллективная жизнь не возникла из индивидуальной, но, наоборот, эта последняя возникла из первой»²².

Кооперация, служившая результатом довольно зрелой стадии разделения труда, представляет собой явление недавнее. Ее более ранний прообраз — ассоциация — отражает примитивную коллективность, в которой есть диффузия, но еще нет дифференциации индивидов и функций. В ассоциации, т.е. группировании людей по сходству, не существует развитой личности и глубокой специализации занятий. Лишь на том этапе, когда оба эти процесса достигли высокой степени, формируется кооперация.

Разделение труда, приводящее к возникновению кооперации, предполагает существование общества, которое основано на юридической регламентации. Конкуренция существовала и в примитивном обществе, но также примитивная. Люди, вытесненные из одной сферы деятельности, не прибегали к другой, а вообще убегали на незанятое пространство и там воспроизводили прежний род занятий. Но по мере развития общества и уплотнения населения конкуренция толкала людей не к перемене места жительства, а к перемене труда, в результате возникали новые профессии, расширялись специализация и разнообразие труда. Особенно высокой плотность населения была в городах, поэтому именно здесь наиболее очевиден технический прогресс. Причем разделение труда, согласно Дюркгейму, должно происходить

²¹ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса. 1900. С. 155.

стихийно, самопроизвольно, оно «не может быть сделано по предварительному плану»²', поскольку невозможно заранее предусмотреть всю совокупность случайных факторов. Люди сами распределяются по родам деятельности, притираясь друг к другу, свободно выбирая потребителей и работодателей, составляя контракты и беря на себя обязательства. При столкновении частных интересов борьба и конкуренция неизбежны. Но если в обществе сильны юридические регламентации, то оно способно правильно организовать соперничество в сфере профессионального труда.

По-настоящему разделение труда, полагает Дюркгейм, произошло только в Европе, ибо здесь оно стало интернациональным. Но еще раньше, к концу XVIII в., «стало образовываться коллективное сознание европейского общества»²⁴. Таким образом, уровень разделения труда в Европе соответствует уровню и глубине социального устройства общества. Это принципиальный момент.

Однако подобное совпадение возможно не всегда. По уровню экономического развития, широте разделения труда нельзя «судить о месте, занимаемом обществом на социальной лестнице». Страны, расположенные рядом

с промышленно развитыми, но менее цивилизованные, способны легко усваивать поверхностные признаки цивилизованности. «Дух подражания, столкновение с более утонченной цивилизацией» оказывают двойственное

влияние. В одном случае это заимствование передовой технологии и подтягивание социального устройства до мирового уровня, в другом — подобное соседство ведет лишь к мнимому развитию, т.е. стремясь догнать передовых соседей, страна фактически топчется на месте.

Так произошло с Россией в конце XIX в. На отсталый социальный строй с характерными для него диффузной коллективностью (механической солидарностью) и неразвитым личностным началом наложились технические завоевания Запада. Усвоение передовой технологии происходило поверхностно, не затрагивая глубины народной жизни (она по существу еще не была готова к стремительному индустриальному скачку). При встрече различных культур форма заимствуется прежде содержания.

Нельзя целиком и полностью (если оставаться в рамках аргументации Дюркгейма) согласиться с мнением В.И. Ленина, высказанным им в своем раннем произведении «Развитие капитализма в России», что в стране капитализм западноевропейского образца стал фактом, ибо сложилось внутреннее разделение труда и сформировалась наемная рабочая сила²⁵. Для него факт разделения труда был вторичным, производным от уровня социальной жизни, как производной от нее была и сама экономика. «Дело в том, что разделение труда, будучи... явлением производным и вторичным, происходит на поверхности социальной жизни, и особенно верно это относительно разделения экономического труда. А во всяком организме поверхностные явле-

Дюркгеим Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 220. _г⁴ Там же. С. 224. ^S Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 21-24, 59-60.

ния по самому своему положению доступны действию внешних причин д_атогда, когда внутренние причины, от которых они зависят, вообще не из\ ⁶нились. Достаточно, чтобы какое-нибудь обстоятельство вызвало у нагю^более сильную потребность в материальном благосостоянии, и у него разов^ется разделение экономического труда без того, чтобы заметно изменщсгсоциальное строение»²''. " ^Сь

Действительно, в пореформенной России (имеются в виду реформы 1861 — 1864) еще очень мало изменились внутренние основы. Крепостное прщГ

сковало социальную жизнь, развитие промышленности и экономических институтов капитализма затрагиваю скорее поверхность общества, а его глубина (социальное строение и образ жизни подавляющего большинство населения — общинного крестьянства) оставалась косной и рутинной. Распределение наемной рабочей силы, отношения предпринимателей и рабочих слабо регулировались юридическими нормами. В области трудового законодательства Россия сильно отставала от Европы. Коллективная жизнь народа, пропитанная общинным духом, и крепостная промышленность отличались консерватизмом и принудительным регулированием. Конкуренция не пропитала всех ячеек экономической жизни, не стала движущей силой профес

сионализации труда, роста деловом культуры и организации. Наконец, плотность населения не была достаточно высокой для правильного, а не патологического разделения труда.

Там, где коллективное сознание достаточно примитивно, диктуемые им нормы поведения мало способствуют прогрессу разделения труда. У славян община, или задруга, говорит Дюркгейм, «увеличивается часто в мелких размерах, что нищета там бывает велика; однако так как семейный дух очень силен, то вообще продолжают жить сообща вместо того, чтобы взяться за какие-нибудь посторонние занятия, как занятия моряка, купца»²⁷. Замечание Дюркгейма в известной мере верное. Так называемое отходничество, т.е. посторонние промыслы, зародились в российском крестьянстве довольно поздно, но оно оставалось временным занятием, связь с землей русские полукрестьяне-полурабочие не прерывали никогда. Отходничество (или вторичная занятость, выражаясь словами Дюркгейма) — «отречение от непрочного и все более оспариваемого существования»²**, существования в качестве земледельца. Кроме отходничества к таким формам отречения Дюркгейм

²⁶ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 225.

относит эмиграцию, колонизацию, специализацию и самоубийство. Все это возможные формы исхода в борьбе за существование.

Вместе с тем, если прибегнуть к современной терминологии экзистенциализма, они суть формы ухода, или отречения (отчуждения) от родины (места жительства), от прежней профессии, от самой личности (самоубийство). Чем шире миграция населения, т.е. «подвижность социальных единиц», тем слабее роль традиций в жизни общества, тем более размыто общее коллективное сознание, опирающееся на авторитет традиций и обычая. Большие города — это центры миграции и очаги технического прогресса. Они все больше разрушают старые механизмы коллективной преемственности в труде. В городах резко сокращается удельный вес людей пожилого возраста и увеличивается — молодежи, которая склоняется скорее к моде, нежели к традициям, к мобильному, нежели к устойчивому. Социальные нововведения, «волны прогресса» и увлечения делают коллективную жизнь дискретной. Индивид, ускользая от ига коллективных привычек, не подпадает под них снова, но становится к ним более индифферентным²⁴. В больших городах индивид гораздо больше свободен от коллективного ига, чем в малых. Ведь нигде так хорошо не скроешься, говорит Дюркгейм, как в толпе.

Следовательно, чем многочисленнее группа людей, тем слабее в ней социальный надзор и сила коллективной цензуры. Однако стоит коллективному надзору ослабнуть, как появляется взаимное равнодушие, но одновременно исчезает и местечковая замкнутость. Горизонты личности расширяются, интенсифицируются общение и взаимодействие, возрастает интерес к международной жизни. Подобный процесс особенно заметен в странах Западной Европы, где плотность населения издавна была велика, а коллективный надзор не принимал жестких тоталитарных форм.

В отличие от преимущественно городских цивилизаций в странах с редким населением коллективный контроль со временем не ослабевает. И это не противоречит общей логике рассуждений Дюркгейма. Например, в России огромное пространство не позволяет населению проживать плотной урба-низованной общностью. Напротив, оно рас<

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: