Соболев добавляет, что «подобно (1872-1949)

дационные изменения. Сам Соболев проследил преобразования немногих признаков морфологии раковины и обнаружил, что из­менения в различных линиях и группах линий происходят в оди­наковом порядке — через те же градации и стадии, что и в дру­гих. При таком параллельном развитии целый ряд «видов» какого-либо «рода» может претерпеть подобные и одинаково на­правленные изменения и, таким образом, приобрести признаки другого «рода» (там же, с. 10).

Параллельно развивающиеся линии не обособлены друг от дру­га. Время от времени они скрещиваются, и тогда комбинации при­знаков соседних рядов (линий) соединяются промежуточными комбинациями, состоящими из признаков обеих линий. При многократном соединении (анастомозах) перекрещивающиеся линии образуют сложную сеть родственных связей, которую Со­болев называет сетью скрещивания. Таким образом, пишет Собо­лев, мы приходим к представлению о «сетчатом строении органи­ческого мира», поскольку последний «состоит из комбинаций» (там же, с. 85).

Соболев обнаружил также, что один и тот же признак у форм, живущих одновременно, может быть представлен в нескольких ва­риациях. Носителей таких вариаций Соболев назвал изомерами. Примером может служить такой важный систематический признак, как характер сутурной (лопастной) линии. Ее видоизменения при одинаковом числе лопастей связаны с их разной локализацией. В ходе эволюции получаются изомерные стадии сутуры. Соболев установил четыре независимых параллельных ряда по этому при­знаку. Наконец, Соболев пришел и к идее отображения эволюци­онного многообразия параллельных рядов в виде таблицы, как это предлагают современные номогенетики. Вот как он говорит об этом сам: «Если комбинации с одинаковыми формулами [призна­ков] расположить в вертикальные ряды по стадиям сутуры и при­том таким образом, чтобы одинаковые стадии расположились го­ризонтальными рядами, тогда место пересечения вертикального ряда с горизонтальным точно определяет положение комбинации (или группы комбинаций)». Он добавляет, что так мы получаем «более точную и естественную систему». В приводимых таблицах гониатитов и климений Соболев располагает комбинации каждой линии по градациям и стадиям сутуры.

Исследования параллельной изменчивости после открытия закона Вавилова, столь многочисленные в 1920-е годы, к началу 1940-х годов полностью прекратились. Об этом законе и номоге­незе Берга забыли на целых два десятилетия. К проблеме верну-

зываемые тандемные дупликации, которые влекут за собой так­же пропорциональное увеличение размеров клеток тела и делают невозможной дапьнейшую функциональную дивергенцию вновь возникающих копий. Поэтому для обеспечения нормального хо­да макроэволюции тандемные дупликации должны были чередо­ваться с полиплоидией — дупликацией всего генома.

По мнению Оно, по достижении предками амниот уровня ор­ганизации рептилий с высокоспециализированным механизмом определения пола «великий эксперимент природы с дупликация­ми генов» должен был прекратиться, о чем свидетельствует отно­сительная стабилизация размеров генома (у змей и ящериц он ко­леблется в пределах от 60 до 67 %, а у птиц — от 44 до 59 % размера генома плацентарных млекопитающих). Адаптивная радиация млекопитающих происходила уже без заметного числа дуплика­ций — только за счет ранее накопленных копий генов. Избыточ­ные копии, не используемые в настоящее время, могут оказать­ся полезными в будущем при новых обстоятельствах.

С момента публикации работ Оно был установлен ряд фактов, нарушающих постулированную закономерность. Помимо того что у некоторых рыб и земноводных обнаружилось количество ДНК, в 25 раз превышающее ее содержание у любого из видов мле­копитающих (Уотсон, 1978. С. 507), фактически в пределах лю­бого крупного таксона этот показатель обнаруживает большой раз­брос. Даже в пределах одного семейства, а также рода количество ДНК разнится в несколько раз: у разных видов дрозофил — в 2,5 раза, у близких видов злаков — в 3 раза, а у лютиков — в 5 раз (Голубовский, 2000. С. 81). Кроме того, выяснилось, что в состав ДНК входят фракции из многократно повторяющихся последо­вательностей, не кодирующих никаких полипептидных цепей, на долю которых приходится до 80—90 % генома. Поэтому находит­ся немало специалистов, которые вообще отрицают какую бы то ни было корреляцию между прогрессивной эволюцией и величи­ной генома (Корочкин, 1985).

Французский биохимик Ж. Моно (Monod, 1970) наделил те-леономическими свойствами белки и свел к их принципам орга­низации все характеристики сложного многоклеточного организ­ма, почти буквально повторив Берга. Подобные свойства белков зависят, по Моно, от их способности вступать в стереоспецифи-ческие взаимодействия нековалентного характера с другими со­единениями. Отсюда он сделал вывод, что структурная самосбор­ка организма в онтогенезе и изменения в ней, переходящие в филогенез, представляют собой суммарный итог самопроизволь-

ной организации белков, информация о которой заключена в их структуре. К идее направленности и неслучайности эволюции приходят и многие другие зарубежные биологи разных специаль­ностей (Whyte, 1965; Riedl, 1978; Taylor, 1983).

Среди современных номогенетических толкований эволюции выделяется своим радикализмом концепция автоэволюции швед­ского цитогенетика испанского происхождения Антонио Лима-де-Фариа (1991). Она в равной мере отражает идеи западного струк­турализма и глобального эволюционизма. По последовательности проведения принципов последнего она стоит в одном ряду с по­строениями Берга, Тейяра де Шардена и Янча.

В понимании А. Лима-де-Фариа биологическая эволюция — всего лишь продолжение эволюции физико-химической, которая началась с рождением Вселенной. В этой предбиологической эво­люции он выделяет три последовательных автономных уровня — эволюции элементарных частиц, химических элементов и мине­ралов. Присущие последним законы и правила задают все особен­ности биологической эволюции и прежде всего налагают на нее все новые ограничения, пока не останется всего один или несколь­ко возможных путей ее реализации. Эта стержневая идея Лима-де-Фариа проходит лейтмотивом через всю его книгу.

Согласно общепринятой точке зрения канализация эволюци­онного развития есть следствие ограничений, накопленных орга­низацией биологических объектов в ходе предшествовавшей эво­люции. Новизна концепции Лима-де-Фариа заключается в том, что ограничения, по его мнению, возникают на трех низших уровнях организации и биологическая эволюция их только отра­жает. Это положение он пытается продемонстрировать на приме­рах бесчисленных сходств.

Нельзя не согласиться с тем, что высшие формы движения ма­терии, включая в себя низшие, не затушевывают и не отменяют действующих в них закономерностей. Так, если белки при нагре­вании свыше 45—50 °С испытывают денатурацию, то и организ­мы, тела которых построены из белков, погибают при тех же температурах. Ток, вырабатываемый электрической батарейкой, представляет собой поток ионов, возникающий в электролите в результате окислительно-восстановительной реакции. Электриче­ские потенциалы, образующиеся на биологических мембранах, в клетках и специальных электрических органах у ряда рыб, име­ют ионную природу.

Однако Лима-де-Фариа заявляет о себе как о крайнем редук­ционисте. Он серьезно полагает, что «биологическая эволюция

Рис. 14. Листовидные структуры. А. Минерал: чистый висмут а самородной форме (Medenbach, Sussieck-Fornefeld, 1983). 6. Растение: лист сумаха (Feininger, 1956). В. Бес­позвоночное: бабочка-листоеидка {Kallima) со сложенными крыльями, так что видна ниж­няя поверхность обоих крыльев (Cott, 1951). Г. Беспозвоночное: листовидка Chitoniscus feedieanus; видоизменения передних крыльев, а том числе средней и боковых жилок, делающие ее похожей на лист (Cott, 1951) По Лима-де-Фариа.

полностью обусловлена упорядо­ченностью трех предшествовав­ших эволюции» и что все биоло­гические явления можно и нужно свести к законам физики и химии (там же, с. 22, 365). Закономерно­сти и канализация органической эволюции задаются уже на уров­не элементарных частиц, а по­следующие уровни их только еще больше упорядочивают.

Следствием такого жестко канализованного развития ока­зывается, по Лима-де-Фариа, го-мологичность изоморфизмов, на­блюдаемых в живой и неживой природе. На страницах его кни­ги мы видим многочисленные и зачастую поразительные приме­ры морфологического сходства кристаллических структур мине­ралов со структурами животных и растений (рис. 14-18). Но при этом мы не обнаруживаем у не­го ни малейшего стремления к отысканию какого-либо крите­рия для отделения сходств, имеющих общую причину, от чисто внешних, ничего не гово­рящих аналогий. В результате в одном ряду с примерами, заслу­живающими изучения, помеще­ны и подобные следующему: сеть

жилок листа Arum, капиллярная сеть лапки лягушки и фрагмент растрескавшегося от засухи песчаника (!). Но самое слабое ме­сто развиваемой концепции состоит в том, что ее автор подби­рает только желательные примеры, но не может доказать един­ства лежащего в их основе механизма, ибо, как он сам признает, физика элементарных частиц и особенно процесса кристаллиза­ции еще остается недостаточно изученной.

Лима-де-Фариа убежден, что причину биологической эволю­ции надо искать в том, откуда берут свое начало форма и функ-

Рис. 16. Растущие кристаллы и органы. А. Молекулы: кристаллы льда, образовавшиеся из конденсирующихся паров воды (Cabrera, 1937). Б. Растение: молодые побеги папо­ротника Pteridium aquilinum (Cabrera, 1936). 6. Беспозвоночные: личиночная стадия стеблевой морской лилии (Pierantoni, 1944} По Лима-де-Фариа

ция. А они, безусловно, имеют своих предшественников в мире минералов, химических элементов и элементарных частиц. В этом мире еще не было и в помине ДНК и генов, а закрепление во вре­мени характерных структур (паттернов) уже имело место. Так проявлялось свойство атомов, молекул и минералов. «Спиральная форма, характерная для раковин моллюсков, — пишет Лима-де-Фариа, — уже существовала в галактиках, а гексагональные струк­туры глаза насекомого — в снежинках» (там же, с. 330).

Становится понятно, почему Лима-де-Фариа назвал свою концепцию автоэволюцией. Действительно, развертывание био-

Рис. 17. Слоистые кольцевые структуры. А. Молекулярный процесс: кольца Лизеганга в смеси азотнокислого серебра и да/хромовокислого калия е желатине (Rinne, 1928). Б. Растение: поперечный разрез стебля Mucuna altissima (сем. Papilionaceae) (Strasburger. 1943). В. Минерал: агат; растворенные минералы осаждаются слоями е тонкозерни­стом кварце {Desautels, 1968). Г. Позвоночное: поперечный разрез основания волоса в коже человека (Nachtigall, Kage, 1980). По Лима-де-Фариа.

логических программ, согласно этой концепции уже предусмот­рено процессом трансформации, заложенным в первичной мате­рии и энергии. Одним из наглядных проявлений высокой степе­ни независимости развития от внешних причин выступают явления самосборки и самоорганизации, проявляющиеся на всех уровнях — от первозданной материи до человеческих сообществ. К спонтанной упорядоченной ассоциации способны как элемен­тарные частицы, атомы и молекулы, так и клетки, органы, орга­низмы и сообщества.

Очевидно, что с концепцией автоэволюции совершенно несо­вместимы случайность и отбор, и Лима-де-Фариа возражает про-

Рис. 18, Структуры, напоминающие цветок. А. Минерал: арагонит - карбонат кальция с большей плотностью, чем кальцит (Ehrhardt, 1939), Б. Беспозвоночное: актиния сее «жа­лящими» щупальцами (Wheeler. 1940). В. Растение: продольный разрез цветка Cycadeoidea ingens (Strasburger, 1943). Г. Беспозвоночное: голотурия Cucumaria planci (Pierantoni, 1944). По Лима-де-Фэриа.

тив них особенно резко, призывая на помощь все свое красноре­чие. Он называет отбор «абстрактной концепцией», которая долж­на быть изгнана из биологии. Что касается случайности, то это то­же вымышленная категория, которую постоянно эксплуатируют «неодарвинисты» для прикрытия собственного невежества. В био­логических явлениях нет места случайности, и даже мутационный

процесс благодаря молекулярным ограничениям носит направлен­ный характер.

В представлении Лима-де-Фариа законы и механизмы эволю­ции еще предстоит открыть, а гены и хромосомы играют в ней лишь второстепенную роль.

Между автоэволюцией и преформизмом можно вполне поста­вить знак равенства. Лима-де-Фариа считает, что даже самые крупные макроэволюционные события, ознаменовавшие станов­ление планов организации, не означают появления чего-то истин­но нового. Уровень эволюции, воспринимаемый как новый, воз­никает в результате перекомбинирования уже существовавших компонентов. И так во всем, будь то какая-то особая клетка, форма, структура или функция.

Одним из первых, кто воспринял в Советском Союзе концеп­цию Берга после, казалось, ее полного забвения, был известный па­леонтолог Б.Л. Личков (1965), горячий сторонник Ж. Кювье и ав­тор одной из сопряженных с геологическими циклами гипотезы эволюции. По его убеждению, все прогрессивное развитие органи­ческого мира совершалось не на основе случайностей, а в силу стро­гих закономерностей. Однако уточнять эти закономерности, а тем более раскрывать их природу Личков не стал.

Эту миссию взяли на себя талантливый палеоботаник и тео­ретик-эволюционист, рано ушедший из жизни, СВ. Мейен и тесно сотрудничавший с ним Ю.В. Чайковский. Можно сказать, что они стали главными продолжателями Берга и некоторым об­разом Любищева в силу своей естественной склонности искать за­кон и порядок там, где его особенно трудно обнаружить. Мейен и Чайковский вообще стремились к «номотетизации» биологии, но, в отличие от господствовавшей тенденции к осуществлению этого намерения с помощью редукционистской методологии, они решали эту задачу путем познания биологического разнообразия.

Как известно, порядок в разнообразии, изучаемом типологи­ей (у Чайковского — диатропикой), создает систематика (таксо­номия), которая опирается на данные о строении организмов, или, точнее, об их признаках. Эту науку о признаках Мейен (1977) пред­ложил называть мерономией. В отличие от таксономии, распреде­ляющий формы организмов по группам, в случае мерономии мы делим организм на части — по морфологическим, физиологиче­ским или экологическим признакам, а классифицируя эти послед­ние, получаем мероны («классы частей»). Примерами меронов мо­гут служить любые части целого (органы, ткани, определенный тип клетки, физиологическая функция и т.п.), общие для данного

таксона. В сумме они составляют его архетип, или план строения. Мерономия обеспечивает таксономию «признаковым простран­ством и данными о соотношении признаков у разных объектов» (Мейен, 1978. С. 496).

Теперь, сравнивая ряды параллельных таксонов, Мейен кон­статировал, что у них наблюдается сходный, а иногда и идентич­ный набор меронов. Чем ближе друг другу таксоны, тем больше число одинаковых меронов. У видов одного рода они почти все совпадают. Эту повторяющуюся последовательность меронов в па-ралельных таксонах Мейен назвал рефреном (там же, с. 501).

По аналогии с периодическим законом в химии он считал по­лезным графическое отображение рефренов в виде таблицы, где по горизонтали представлены изменения мерона в рядах сравни­ваемых таксонов. Вертикальные столбцы означают тогда одина­ковые состояния выбранного мерона в этих таксонах (аналог одинаковой валентности в таблице Менделеева). Фактически это те же гомологические ряды Вавилова, только сведенные в табли­цу. Мейен считал, что подобная форма записи ценна не столько для систематики, сколько для понимания процесса эволюции.

Так, при подобной записи мерона «парные конечности» (рис. 19) для всех классов позвоночных выявляется общий рефрен:

от полного отсутствия обеих пар до образования органа полета — крыла. Таблица наглядно демонстрирует возникающее в силу за­кона параллелизмов признаковое пространство, позволяющее пред­сказывать, что может и чего не может быть в эволюции. В приро­де, правда, вовсе не обязательно должно существовать такое число разных форм, какое способно занять все клетки таблицы. Так, возвращаясь к мерону «парные конечности», надо отметить, что в истории никогда не было крылатых амфибий и птиц без задних ко­нечностей, Мейен справедливо замечает, что без выявления всего мыслимого разнообразия нельзя установить и существования мно­гих запретов.

Рис. 20. Типы расчленения листовой пластинки (из: Мейен, 1973)

Один из самых наглядных примеров рефрена на ботаническом материале — типы расчленения листовой пластинки (рис, 20). Хо­тя в типологии обычен поиск закономерности в повторяемости при­знаков внутри таксонов, самая суть рефренов, по мнению Мейе-на, в выявлении закономерностей в изменчивости признаков между таксонами. Данные о них фрагментарны. Но без знания рефренов заполнить по отдельности все разновидности переходов между ме-ронами — столь же невыполнимая задача, как заполнить все скло­нения каждого существительного, если не знать правил склонения.

Нам представляется весьма важной также еще одна закономер­ность формообразования в эволюции, выделенная Мейеном и на­званная им транзитивным полиморфизмом (Мейен, 1978). Она со­стоит в том, что новый таксон рождается с тем же набором составляющих его таксономических единиц или форм, существо­вавших у предкового таксона, которые повторяют и соответствую­щие признаки (рефрен). Причем даже небольшое число уцелев­ших особей способны восстановить все внутренее разнообразие истребленного таксона. Иными словами, разнообразие порожда­ет разнообразие, на каком бы уровне мы его ни рассматривали, и только что сказанное — его следствие. Существование подоб­ной закономерности в сочетании с происходящей при смене по­колений свободной комбинаторикой признаков чрезвычайно ус­ложняет обнаружение таксонов-предков и восстановление филогении, а то и вовсе делает это занятие бессмысленным. Эво­люция идет и сразу «заметает» за собой следы.

Надо полагать, что, исследуя эту закономерность, Мейен знал, что идея об эволюционном переходе внутривидовой структуры от вида к виду уже существовала (Алтухов, Рычков, 1972). Мейен толь­ко расширил ее рамки.

Ученый обратил внимание на то, что в формулировке зако­на Вавилова речь идет только о повторности признаков от так­сона к таксону, но в ней ничего не говорится о повторности в пра­вилах их преобразования. С точки же зрения выявления типо­логических закономерностей это имело бы особое значение. Гораз­до важнее самих морфологиче­ских параллелизмов тот факт, что, например, в разных семей­ствах цветковых наблюдаются одинаковые тенденции в преоб­разовании морфологических осо­бенностей. Именно общность тенденции, наличие одного пра­вила преобразования позволяют предсказывать и целенаправлен­но искать недостающие члены параллельных рядов,

Мейен не ограничился только упорядочением закономерностей в рядах изменчивости, установ-

ленных своими предшественниками; он идет дальше, расширяя рамки самого закона Вавилова. Он убедился, что полнота прояв­лений параллелизма не всегда связана с генетической общностью. Сплошь и рядом она, напротив, обратно пропорциональна систе­матической близости таксонов. Так, параллелизм между головоно­гими моллюсками и фораминиферами по спиралям раковины го­раздо полнее, чем между головоногими и брюхоногими по тому же признаку; параллелизм жизненных форм кактусов и молочаев полнее, чем между кактусами и более близкими к ним Caryophyllaceae. Немало примеров параллелизма в строении цвет­ков и соцветий, листьев и филлодиев, в биохимических и генети­ческих характеристиках далеких форм. Еще более удивительны па­раллелизмы между живыми и неживыми объектами, где уже не приходится говорить о конвергенции ввиду сходных условий су­ществования. Примеры таких параллелизмов собрал еще д'Арси Томпсон (1942), а ближе к нашему времени — Ю.А. Урманиев (1970, 1988) и А. Лима-де-Фариа (1991). Урманцев, в частности, подтвердил сходства гомологических рядов в развитии животных и растений с таковыми спиртов и углеводородов, установленные, соответственно, Э. Копом и Н.И. Вавиловым; обнаружил сходст­во между 9 изомерами венчика барбариса и 9 изомерами инози­та, сходство генома с языком (речью), эволюционной генетики со сравнительным языкознанием и многие другие. Объяснение суще­ствованию подобного рода параллелизмов Мейен, вслед за Урман-цевым, усматривает в системной природе объектов (Мейен, 1975).

Названные случаи изоморфического сходства, не сводимые ни к генетической общности, ни к подобию условий существования, привели Мейена к выводу о существовании чисто морфологиче­ских (типологических) и нестатистических законов, являющихся наиболее общими и пока еще очень слабо изученными. В свете такого взгляда закон гомологических рядов Вавилова, очевидно, становится его частным проявлением.

Следует отметить еще один новый момент в трактовке все то­го же закона. Обычно не учитывается, замечает Мейен, что при­знаки радикала тоже иногда испытывают изменчивость, которая в силу своей редкости считается тератологической. Эта изменчи­вость тоже следует закону Вавилова, причем часто признак, рас­цениваемый как уродство в одном таксоне, становится нормой в другом. Этот частный случай, описанный Н.П. Кренке (1933-1935), Мейен предложил называть правилом Кренке.

Среди ученых — экспериментаторов и теоретиков — безуслов­но существуют в относительно чистом виде две категории: «при-

мирителе», склонные к компромиссу и объединению кажущихся противоположностей в высшем синтезе, и «непримиримые», про­изводящие выбор среди противоположностей и стремящиеся по­давить бракуемую. Любищев принадлежал ко второй, а Мейен — к первой. Но на путях к синтезу Мейена постигла явная неудача.

Развивая стержневую идею номогенеза, он, в отличие от Бер­га, не создал целостной концепции. Берга интересовали и зако­номерности эволюции, и ее движущие силы. Собственно, с по­стулата, что автономический ортогенез — главная побудительная сила всякого прогрессивного развития, и начинается изложение его концепции о направленности эволюции. Во времена оные за это Берга наградили нелестными эпитетами — считали идеалистом, автогенетиком, преформистом, виталистом... Можно ли было в конце XX в. как-то развить, усовершенствовать это ядро номоге­неза? Это нелегко. Для этого нужно предложить свое видение про­блемы, так как в первую очередь всех интересуют именно факто­ры эволюции.

Мейен принял в качестве факторов эволюции мутации и от­бор в том виде, как они еще существуют в СТЭ. Более того, он считал своей главной стратегической задачей поиски путей сня­тия противоречий между тихогенезом (селекционизмом) и номо­генезом (Мейен, 1974, 1978, 1984а) и полагал, будто она достиг­нута с созданием общей теории систем, в рамках которой дивергенция и параллелизм стали дополнительными понятиями.

А между тем фундаментальное и в наши дни исключительно актуальное обобщение Мейена о тропиках как «колыбели» и «му­зее» растительного багатства планеты (Мейен, 19846, 1986) нахо­дится в разительном противоречии с теорией селектогенеза. На ог­ромном ископаемом материале ему удалось показать, что почти все наиболее крупные таксоны, включая семейства, возникли в фи-тохориях, лежащих в экваториальном поясе. И это стало воз­можно, констатирует Мейен, только благодаря тому, что естест­венный отбор здесь сильно «заторможен» и потому допускает всевозможные эксперименты природы.

Можно только гадать, как такой высокоэрудированный спе­
циалист с острым и проницательным умом мог закрывать глаза на
очевидную несовместимость СТЭ и номогенеза.;

Другой убежденный последователь номогенеза — Ю.В. Чай­ковский, принимая и высоко оценивая вклад Мейена, избежал его непоследовательности. Обладая строго системным мышлени­ем комбинативного типа, он не мог не воспринять экосистемной теории эволюции, новой генетики и новых принципов индиви-

дуального развития. Именно его труды лучше всего показывают, что старая эволюционная парадигма заслуживает не улучшения, а замены.

К познанию законов и механизмов эволюции Ю.В. Чайков­ский подходит как методолог и системолог (самому ему больше импонирует считать себя натурфилософом!), стремящийся во­влечь в познавательный процесс весь исторический багаж биоло­гических знаний и достижения всех остальных естественных и мно­гих гуманитарных наук {вплоть до лингвистики и мифологии), способных послужить нуждам эволюционной теории. Отсюда глубокое убеждение Чайковского, что данная теория может раз­виваться и дальше только как междисциплинарная отрасль зна­ния (Чайковский, 1994). Значение этого методологического прин­ципа он убедительно продемонстрировал в своей монографии об эволюционной диатропике (Чайковский, 1990).

Одной из самых продуктивных для эволюционной теории дисциплин Чайковский считает современную термодинамику не­равновесных процессов с ее ключевой идеей самоорганизации и самосборки. Как известно, она была разработана в трудах И. При-гожина с соавторами (Николис, Пригожий, 1979; Пригожий, Стенгерс, 1986) и Е. Янча (Jantsch, 1980). По его мнению, имен­но данный раздел термодинамики демонстрирует неизбежность са­моразвития таких сложных и далеких от равновесия систем, ка­кими являются живые организмы. Термодинамика побудила к отказу от взгляда на эволюцию как последовательную цепь реак­ций биологических объектов на внешние воздействия и предста­вила ее как совокупность актов самоорганизации. Междисципли­нарный характер строящейся теории самоорганизации делает, по мнению Чайковского, излишним создание обособленной теории происхождения видов.

Чайковский совершенно справедливо считает логически неуяз­вимым современный взгляд на эволюцию как процесс преобра­зования систем и, следовательно, целостностей. Вслед за В.И. Вер­надским, Дж. Берналом и Г.А. Заварзиным (1979, 1984) он полагает, что первичная жизнь на Земле возникла в форме эко­систем, а не в виде отдельных и немногочисленных протоорганиз-мов, и потому единственно адекватным отображением ее первых эволюционных шагов может быть только системное описание. «Эта жизнь умеет существовать только целиком, и мы не в силах все­рьез представить себе, как мог бы существовать один-единствен­ный вид, а не то что единственная особь» (Чайковский, 1990. С. 183).

Фактор целостности выступает как направляющая сила, он един и для индивидуального развития, и для филогенеза. Неко­торые философы (Мещерякова, 2001) склонны допустить идеаль­ную природу целостности и тем воскрешают в памяти небез­ызвестную концепцию холизма первой половины XX в.

Наконец, как номогенетик Чайковский видит в учении о био­логической эволюции часть или раздел современного глобально­го эволюционизма и мыслит его дальнейший прогресс в рамках их тесного взаимодействия.

Выше уже упоминалось о загадочных топологических законах развития параллелизмов, не сводимых к известным причинам. В 1970-е годы именно этот аспект существования и преобразования всего живого привлек пристальное внимание философа-системо-лога Ю.А. Урманцева. Изучение поли- и изоморфизмов, описан­ных Бергом, Копом, Медниковым и другими, а также подмечен­ных им лично на большом числе объектов живой природы, послужило для Урманцева отправным моментом к разработке ори­гинального универсального варианта общей теории систем (ОТС) (Урманцев, 1971, 1974). Эта теория должна была прежде всего дать объяснение тем случаям изоморфического сходства, которые не мо­гут быть сведены к традиционным общепринятым причинам — род­ству, одинаковым условиям существования, отправлению одинако­вых функций. В конечном счете ОТС была призвана дать в руки исследователей четкое указание: «что должно быть», «что может быть» и «чего быть не может» в существовании и развитии любых объектов-систем, как материальных, так и идеальных {Урманцев, 1974. С. 51). Она также должна была обладать предельно широки­ми возможностями в части обобщений, предсказаний, постановки новых вопросов, связей с научными теориями и принципами.

В свете ОТС интересующее нас тонкое изоморфическое сход­ство есть следствие системной природы самих объектов-систем. Названное Урманцевым (1988. С. 64) системной общностью, оно являет собой, по его мнению, третий основный тип подобия, не сводимого ни к одному из типов сходства, известных в естество­знании.

Не вдаваясь в технические тонкости, отметим, что, согласно Ур-манцеву (19886, 1999), существует математический закон систем­ных преобразований, по которому любой объект-система (или их совокупность) может переходить в другой только посредством 7 не­эволюционных преобразований (количества, качества, отношений и их комбинаций) и 7 эволюционных преобразований — всего 255 способами, а в пределе — бесконечным числом способов (при

неоднократном использовании их). С точки зрения этого закона все созданные до этого момента доктрины и теории (диалектика, СТЭ, номогенез, морфогенез, эволюция «эволюции» и пр.) обладают существенной «неполнотой», и их необходимо достроить «на ⁶/8 и ⁷/s» (Урманцев, 1999. С. 50). ОТС побудила Урманцева к разработ­ке в качестве ее раздела «общей теории развития систем природы, общества, мышления*- — эволюционики (19886). Наряду с уже приведенными законами системных преобразований в нем рассмот­рены также изменения в самой биологической эволюции.

Позволяя выявлять сотни и тысячи новых классов изоморфиз­ма, ОТС и эволюционика хранят, однако, полное молчание по по­воду запретов, неуклонно нарастающих при переходе от нижеле­жащих уровней организации биологических объектов к вышележащим. Совершенно очевидно, что эти запреты «работа­ют» против полиморфизации и тем самым ограничивают полно­ту параллелизмов.

Если ОТС предполагает возможность прогноза и способна предсказать, «что должно... и может быть», то биологи хотели бы, скажем, знать, почему до сих пор на Земле не было крылатых ам­фибий и безногих птиц.

Нам думается, что, создавая ОТС и увлекшись возможностя­ми, которые она открывает для упорядочения многообразия ма­териальных и идеальных объектов, Урманцев в неменьшей степе­ни, чем Лима-де-Фариа, проигнорировал специфику живого, его способность порождать единичное, уникальное и неповторимое. Поэтому мы склонны полагать, что в деле постижения номогене-тических аспектов органической эволюции объем задач, стоя­щих перед «чистыми» биологами, вовсе не стал меньше.

* * ♦

Поскольку стержневой идеей номогенеза является законо­мерный и направленный характер изменчивости и эволюционно­го процесса, это течение имеет много общего с фи нанизмом. С по­следним его сближают также убежденность в единстве законов индивидуального и исторического развития, допущение префор-мированности филогенеза и, как правило, решительное неприятие концепции естественного отбора.

Стержневая идея номогенеза роднит его и с неоламаркизмом, а представления о скачкообразности формообразования и преоб­ладании конвергентного пути эволюции создают для него точки соприкосновения с симгенезом и сальтационизмом.

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: