Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







БОЕВОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ШТАБА ЮВФ





29.08.1942 г. 11.00

№ 0064/ ОП. Карта 100 000 и 200 00
В целях сокращения фронта и вывода части сил 64-й армии в резерв командующий фронтами приказал:
1. Правое крыло 64-й армии в ночь на 30.8.42 отвести на промежуточный рубеж обороны: Ляпичев, вос. берег р. Крепь, свх. Крепь, выс. с горизонталью 180, разъезд 74 км., далее по линии прежнего переднего края.
2. Отвод частей организовать так, чтобы не допустить выхода противника на этот рубеж ранее.
3. На прежнем рубеже обороны оставить небольшие отряды прикрытия.
4. Две стрелковые дивизии (29 и 204) вывести в резерв Командующего 64-й армии: одну в район Верхне-Царицинский, Зеты, другую в район Блинников, выс. 109.4, 106.5.
5. Исполнение донести.

Начальник штаба ЮВФ Военный комиссар штаба ЮВФ
генерал - майор ЗАХАРОВ полковой комиссар ЛЕВЧЕНКО
Начальник оперативного отдела
полковник ПРИХОДЬКО

ЦАМО: ф.220, оп. 451, д.3, л. 84.

Как следует из текста этого распоряжения и выше приведенных переговоров командование Юго-Восточного Фронта пока не представляло какими силами немцы начали наступление, и снова затягивало отвод всей армии за реку Червленную, что чуть далее не привело к катастрофе.

Отредактировано Александр Д (09.06.2017 00:04:13)

25 → Александр Д 13.06.2017 10:12:02

  • Участник
  • Зарегистрирован: 08.04.2013
  • Сообщений: 313

Вот что пишет Голиков, который в ту пору возглавлял вспомогательный пункт управления фронта ЮВФ пишет:
«Разведке ВПУ было известно, что наступление противника будет в районе Васильевки и совхоза им. Парижской коммуны и что наступление врага начнется с утра 29-го.Однако командующий фронтом А. И. Еременко не дал приказаний об отводе войск.

В боевом донесении за № 018 в 1.00 28 августа он докладывал Ставке ВГК:
«Я решил продолжать удерживать занимаемые позиции, истощать силы и средства противника, атакой правого крыла 64-й и 51-й армий на Аксай отрезать пути подвоза противника…»

В действительности же у нашего фронта для выполнения этого решения тогда не было реальных возможностей. Военный Cовет 64-й армии имел продуманный план скрытого отвода своих войск на р. Червленую в течение трех ночей, считая и ночь с 26 на 27 августа.Ставка ВГК беспокоилась за положение 62-й и 64-й армий, советовала отвести войска, ведь они находились в оперативном «мешке». Его открытой горловиной была р. Червленая. Своевременный отвод облегчил бы устойчивость обороны армии и сократил оборонительную полосу с 130 км до 35. Однако штаб фронта не давал никаких распоряжений на этот счет. 29 августа командующий фронтом (в 11.00) издал расоряжение № 0064, по которому предписывалось в ночь на 30 августа отвести правое крыло 64-й армии на промежуточный рубеж по р. Крепь и вывести две стрелковые дивизии (29-ю и 204-ю) в резерв командарма. О рубеже на р. Червленой не было ни слова.
29 августа на 64-ю армию противник обрушил сильнейший удар 4ТА и 4-го воздушного флота из района Капкинки и стал продвигаться к Зетам.
И только в 16.00 30 августа, т. е. спустя полутора суток после начала прорыва 4ТА противника, военный совет фронта подписал оперативную директиву за № 0067 об отходе армии на средний обвод по р. Червленая к утру 31-го».

 

Тем временем Немецкий 48 Танковый Корпус прорвав оборону левого фланга 64 армии на участке Тебектенерово – Капкинка, начал к 13 часам подходить к рубежу обороны, который к началу следующего дня должны были занять отходившие части 64 армии.
В 11 утра из штаба ЮВФ наконец-то поступил приказ об отводе армии и командарм 64-й Шумилов видимо сразу отдал приказ на отвод частей.
Текст приказа на отход 66 морской бригады, 157 стрелковой дивизии и двух училищ с 61-м артпульбатом. Однако дошел ли он вовремя до адресата неизвестно, но уже в последующих донесениях ЮВФ и 64 А упоминается движение этих частей к указанному рубежу. Время - полдень 29 августа, т.е спустя час после издания распоряжения об отводе 64 А в штабе Юго Восточного Фронта.

БОЕВОЕ ПРИКАЗАНИЕ № 056 /оп ШТАРМ 64 ВЕРХ.ЦАРИЦИНСКИЙ 29.8.42
12.00.
КОМАНДАРМ ПРИКАЗАЛ:
1. 66 мор. сбр. 29.8.42г. начать отход в район НОВО - ПЕТРОВСКИЙ, балка южнее выс. 82.7 и занять промежуточный рубеж обороны по вост. берегу р.ЕРИК/МИШКОВА/ на фронте /иск/ АВЕРИНСКИЙ, БРАТСКИЙ. Отход совершить в своей полосе. Начало движение немедленное. Штабриг - САР / 5 км. сев. вост. БРАТСКИЙ/.
2. 157 сд с 1 ОРДЖОНИКИЖЗЕВСКИМ и ГРОЗНЕНСКИМ училищами, 61 аопб во взаимодействии с 66 мор.сбр. своим правым флангом отойти в район ферма № 3, ЕРИКО-КРЕПИНСКИЙ и занять промежуточный рубеж обороны по сев.вост. берегу р.ЕРИК на фронте /иск/ БРАТСКИЙ выс. сев. и сев. вост. свх. КРЕПЬ.
Отход частей, ведущих бой на левом фланге, начать с наступления темноты...
(ЦАМО ф.341 оп.5312 д.9)

И тут же был отдан еще один приказ, уже по сути на вывод всей 64-й Армии, Шумилов уже понял, что удержать фронт не удастся. Как видно из этого приказа уже во время боя нужно было отвести к линии Зеты - Средне Царицинский 126 и 29 сд и 154 морсбр.
204-я и 138-я сд должны были выйти в армейский резерв, на месте же должны были остаться только 38 сд и 13 тбр. 126-я стрелковая дивизия Сорокина по этому приказу должна была так же отойти на промежуточный рубеж к Зеты, но именно ей пришлось принять основной удар 48 ТК, и задержать продвижение 14 ТД.

ИЗ БОЕВОГО ПРИКАЗА № 042 64А от 29.08.42 время: 12.00
64 Армия, ведя оборонительные бои отойти на промежуточный рубеж р. ДОНСКАЯ ЦАРИЦА, где прочно укрепится, уничтожая наступающие силы противника.
66 мор сбр занять рубеж по р. ДОНСКАЯ ЦАРИЦА на участке СРЕДНЕ-ЦАРИЦИНСКИЙ, БУЗИНОВКА.
157 сд с пех. училищами (1-е Орджоникидзевское и Грозненское - прим.) занять и прочно оборонять рубеж: /иск/ БУЗИНОВКА, РУБЕЖНЫЙ, ВЕРХ.ЦАРИЦИНСКИЙ.
КП- балка в 2 км.вост ТРУД.ПОСЕЛОК №3.

Сд с прежними средствами усиления занять и прочно оборонять рубеж: /иск/ ВЕРХ.ЦАРИЦИНСКИЙ, /иск/ ЗЕТЫ, с задачей не допустить прорыва танков и пехоты противника на северо-восток. КП -лощина 4 км.зап. БЛИННИКОВ.

29 сд с прежними средствами усиления занять и прочно оборонять рубеж ЗЕТЫ, выс. 150.0, К, что 3 км. восточнее выс. 150.0.
154 мор сбр с прежними средствами усиления занять и прочно оборонять рубеж /иск/ К, что 3 км вост. выс. 150.0, отм.126.1, отм 117.9 с задей не допустить прорыва танков и пехоты противника на север.
13 тбр с батальоном 38 сд и 20 истр.бр оборонять прежний рубеж с задачей не допустить прорыва танков и пехоты на северо-запад.
13 ТК по выполнению задач по уничтожению прорвавшегося противника прикрывает отход 126 и 29 сд, после чего сосредоточится в районе 6 км. севернее ЗЕТЫ -(приписка карандашом -прим.)
38 сд прочно удерживать занимаемый рубеж не допуская прорыва танков и пехоты противника на северо -запад.
138 сд, передав 186 иптап в 126 сд отойти в мой резерв в район БЛИННИКОВ, где подготовить оборону фронтом на юг.
204 сд по сдаче своего участка 154 мор сбр, передав 1104 пап и 507 иптап в 29 сд, отойти в мой резерв в район отм. 125.5, балка КРУТАЯ.
Начальнику КРАСНОДАРСКОГО ПУ подчинив себе 172 опаб занять до подхода 126 сд рубеж обороны/иск/ ВЕРХ.ЦАРИЦИНСКИЙ, /иск/ ЗЕТЫ. фронтом на ю.з., оборудовав на этом рубеже противотанковую оборону.
Войскам правого крыла армии на занимаемых рубежах оставить арьергарды, которым сдерживать противника, до оборудования нового оборонительного рубежа.
ШУМИЛОВ СЕРДЮК
ЛУКИН
(ЦАМО ф.341 оп.5312 д.9)

Но как ранее говорилось этот приказ уже запоздал на сутки, что обернулось дальше трагедией.
Почти все части 64 А отходящие в ночь на 30 августа вначале к Зетам и Блинникову (как и было указано в приказе) попали под удар 3-х немецких наступающих дивизий.
Фактически этот приказ в данное время могли выполнить только 66 морсбр, 157 сд с 1-м Орджоникидзевским училищем (Грозненское вело бои в Капкинке) и 138 с 204 сд, остальные части в это время уже вели ожесточенные бои с немецким 48 ТК. Да и как следует из воспоминаний и донесений приказ на отход получили не все, или получили очень поздно.
Краснодарское пулеметно-минометное училище было в подчинении 204 сд, и как видно из приказа ему было приказано занять позиции между Зетами и В.Царицинским, но по пути следования к Зеты училище подверглось бомбардировке. В районе Зеты уже должен находится 172 ОПАБ, буквально накануне (на утро 29.08.) занявший там оборону.
Забегая вперед можно сказать, что только 204-й сд и 38-й сд удалось выйти практически без больших потерь, остальные выходившие части были просто разрезаны немецкими дивизиями на мелкие группы и уже выходили кто как сможет.

Тем временем, в центре и на правом фланге немецкого наступления главный удар наносили немецкие 29 пд и 14 тд, к ним позже присоединилась 2-я румынская пехотная дивизия. Здесь перед наступающими немецкими дивизиями оборонялась группа полковника Сорокина, командира 126 сд: 126-я стрелковая дивизия с остатками приданных ей частей: Житотомирского и 3-го Орджоникидзевских военных училищ и 208-й сд.
Левее 126-й сд оборонялясь 29-я стрелковая дивизия, которая так же приняла на себя в этот день основной удар немецкого 48 ТК с тыла и позже понесла при отходе огромные потери.
Немецкое наступление силами 3-х механизированных дивизий с танками на этом участке все же оказалось неожиданным для командования 64-й армии и Юго-Восточного Фронта.
В некоторых воспоминаниях упоминается, что 126-й сд Сорокина было приказано сдерживать наступающие немецкие части, а остальным в это время отходить на промежуточный рубеж. Однако в боевом приказе № 042 64-й Армии (приведен выше) ей так же было приказано отойти на этот рубеж, как и другим дивизиям. Но возможно Шумилов видя как развивается обстановка на фронте в личном телефонном разговоре с комдивом Сорокиным отменил её отход. Во всяком случае так написано в воспоминаниях Шумилова.

 

Донесение 48 ТК:

,, 29 ПД в 05.00 выступила силами 71 ПП и танкоистребительным дивизионом и в 08.10 после первоначально сильного неприятельского сопротивления танками была взята западная часть высоты 180 северо-восточнее Молокоприемного пункта совхоза «Юркина». 71 ПП до 09.45 после зачистки местности до высоты 180 подтянулся к танкам, и в дальнейшем продвигаясь в северо-западном направлении в 13.10, преодолевая сильное неприятельское сопротивление, взял территорию ложбины юго-восточнее Зеты-Восток. Дивизия находится в продвижении на точку 150 (северо-восточнее Зеты).
На запрос корпуса, почему танки не продвигаются вперед, 24 ТД докладывает, что наступление медленно движется вперед вследствие сильного флангового огня с запада.
В 07.30 оперативный отдел штаба 14 ТД доложил, что танки от отметки 130 пробиваются на северо-восток. В 07.45 была взята отметка 162,0, танки продвигаются на высоту 180. В 09.15 1-й батальон 108-го полка был связан боем на юго-восток у отметки 162,0.
В 12.00 неприятельские полевые позиции на высоте 180 были прорваны. Занимающая много времени зачистка там еще продолжается, как и перед балкой к югу оттуда. В 13.10 14 ТД должна прочесать территорию глубиной около 3 км, на которой неприятель упорно и ожесточенно обороняется с обустроенных полевых позиций. В 13.50 командир 14 ТД информирует, что дивизия все еще застопоривается в тяжелом бою западнее совхоза «Юркина», а бронированная группа сможет выступить только после зачистки.
С начала наступления командир корпуса находится на выдвинутом передовом наблюдательном пункте корпуса в 2 км к северу высоты 124,0. Командир румынского корпуса так же находится на командном пункте, наблюдает некоторое время за наступлением дивизии и сопровождает потом короткое время в штабной машине корпуса наступление танков.
14 ТД было передано, что группа фон Шведлера (v. Schwedler) только подступает к Молокоприемному пункту (МТФ), когда первые танки дивизии показываются на тамошней высоте.
В 14.50 от штаба армии поступил следующий приказ: группа фон Шведлера (v. Schwedler) выступает в 15.30 из района северо-восточнее станции Тингута на север. Непременно нужно, чтобы фронтальное наступление XXXXVIII-го ТК было продолжено, а для этого нужно продвигать части корпуса в направлении группы домов западнее и северо-западнее станции Тингута. Это наступление следует прикрывать с севера на возвышенностях северо-восточнее и южнее Зеты.

Из книги И. Лемельзена по истории немецкой 29-й пехотной дивизии (мот):

,, Хотя XXXXVIII-й Танковый Корпус развернулся на внешнем оборонительном обводе Сталинграда восточнее железной дороги, противник упорно держался перед фронтом VI-го румынского армейского корпуса на участке Мышкова. Это была та часть расположенного западнее железнодорожной линии внешнего оборонительного пояса города, которая создавала наступлению большие трудности на местности. Такое положение вынудило к замене танкового корпуса на его прежнем участке и подготовке к прорыву в районе Тебектенерово.

На глубоко эшелонированных, тщательно обустроенных полевых позициях у противника здесь была задействована особая опергруппа под командованием командира 126-й стрелковой дивизии полковника Сорокина (Oberst Ssorokin).
Она состояла из 126-й, остатков 208-й стрелковой дивизии и полков военных училищ (Kriegsschulregimenter) Орджоникидзевского и Грозненского, усиленных двумя войсковыми артиллерийскими полками и двумя полками реактивных минометов залпового огня.
Вдоль железнодорожной линии на север примыкали 29-я и 138-я стрелковые дивизии.
С неудержимым порывом размещенная на узком пространстве между 14-й и 24-й танковыми дивизиями 29-я дивизия рано утром 29.08 при действенной поддержке Люфтваффе прорвала систему позиций противника у Фермы №1.
Удар пришелся на стык между двумя полками и в короткий срок привел глубоко в тыл вражеского фронта до самого дивизионного командного пункта, который был отрезан от сражающихся частей. В полосе атаки противник в беспорядке отходил назад. Вечером 29.08 24-й танковой дивизией были достигнуты Зеты и высота к юго-востоку.

Вот как происходил этой бой по воспоминаниям курсантов 3-го Орджоникидзевского училища.
(Из книги П. Е. Козлова" Сталинград. Воспоминание и осмысление")

Как только позолотился восток, немцы начали обстрел. Эта музыка нам была давно знакома. Но вскоре поняли, что бой будет жарким. Для солдата каждый бой — главный.

Но солдат чувствует большой бой. Артиллерия врага не умолкала весь день. В небе, как черные змеи, непрерывно висели немецкие пикировщики. Меченные свастикой, они с включенными сиренами падали в пике на курсантов. Все пространство над степью было заполнено треском, ревом моторов, полыхающими дугами ракет, вылетами орудийного и ружейного огня. Земля смешалась с небом.
Трудно было представить, что творилось в это время на передовой, которая проходила по высоте. Склоны ее были похожи на огромный кратер извергающегося вулкана. В бешеном темпе один за другим здесь всплескивались к небу черные султаны разрывов, сотни молний метались в густых клубах пыли и дыма. Стонала земля, готовая, казалось, вот-вот расколоться. Грохот стоял такой, что люди оглохли, не слышали ничего, если даже и кричали что-то друг другу на ухо. И все это было много часов подряд против вцепившихся в высоту курсантов. Бедные, они смотрели в небо. Искали, не появятся ли свои самолеты. Их не было.
Такого дня я не помнил, чтобы без перерыва, в течение многих часов, продолжались и обстрел, и бомбардировка. Уже к середине дня КП батальона, его тылы были буквально перепаханы тяжелыми фугасами и снарядами.

На месте штаба — воронки. В хозвзводе не осталось ни одной лошади, ни одной повозки, ни одной кухни — все разбито, искорежено, разбросано. Я сидел, как у разбитого корыта, охватив голову руками, не знал, что делать и что будет со мной...

Рубеж обороны 3-го Орджоникидзевского полка трудно определить конкретно — в степи не было выразительных ориентиров. На штабных картах значатся: позади иле я 3—4 километрах — нас. пункт Зеты, впереди — высота 164.4, а на флангах — кошары, от которых в действительности уже не было никаких следов.
Дивизия и курсанты выполнили свою задачу. Они обеспечили отрыв частей армии от противника, спасли их от неминуемого разгрома.
Начальник штаба полка капитан Любимов и начальник артиллерийского снабжения старший лейтенант Аринушкин, собрав работников складов, ездовых, связистов, писарей, организовали оборону КП полка и отбили ряд атак наседавшего противника. Об этом рассказал начальник санроты полка старший лейтенант Н. В. Задорожный.

Исключительную стойкость проявила 1-я рота 1-го батальона под командованием лейтенанта Николая Баглая. Надо сказать, что несколько дней оборона курсантов на этом участке держалась благодаря ему. Бывший командир роты старший лейтенант Чернышов, получив легкое ранение, как говорили, «царапину», в сопровождении санитарки Ани оставил поле боя и на полуторке уехал за Волгу. Лейтенант Баглай заменил выбывшего из боя командира. 29 августа с несколькими десятками курсантов он отбил роту немецких автоматчиков, наступавшую с тыла*.

* Музей курсантских полков Волгоградского университета. Фонды.

Буквально рядом с ними противник прорвал оборону УРа и обошел нашу армию. Курсанты оказали сопротивление.

Вот как запомнил этот бой курсант Юрий Александрович Коршунов (г. Киров):

«На горизонте было видно село (видимо, Капкинка. — П. К.), похожее издали на отару овец, а ветряные, мельницы казались задремавшими чабанами. От села в нашем направлении показались несколько белесых полос, удлинявшихся на моих глазах, черные точки головных машин и характерная для быстроходных танков пыль, накрывшая колонну. Танки развернулись в боевые порядки и пошли в атаку. За танками двигались машины с пехотой и полевая артиллерия на механической тяге. Немцы даже не соизволили провести артиллерийскую подготовку, решили атаковать нас с ходу.
По танкам противника, достигшим минного поля, ударили наши пушки. Их огневой налет был неожиданным для врага. Несколько танков остановилось, высыпав черные фигурки людей. Часть танков подорвалась на минах:. Остальные повернули обратно, наверное, для того, чтобы обойти «минное поле. Противотанковые орудия с ломким автоматическим стуком били по бортовой броне. Позади передовой танковой колонны поднимались черные столбы, то прямо, то косо падающие на землю. Прорезая воздух, ложились снаряды, отсекая идущую за танками пехоту. Земля глухо подрагивала от взрывов. В ушах стоял грохот. Противник откатывался. Ему не удалось пробить дыру в обороне курсантов. Но где-то левее были прорваны стыки, и немцы начали обтекать нашу оборону. Бой продолжался. В ходе его я был ранен (сквозное пулевое ранение правого предплечья и слепое осколочное ранение левой половины грудной клетки)...»*.
*Письмо от 25 мая 1991 г. — Личный архив автора.

Бой шел долгий, кровавый, злобный, неистовый. Патронов и снарядов было мало, дело доходило до рукопашной Через КП батальона, помню, везли на повозках много тяжелораненых. В этом бою отдали жизнь курсанты Леонил Бабинцев, Петр Дудин, лейтенант Епифанов, десятки других. Лейтенант Гришанов — офицер связи полка — пропал без вести.
Несмотря на стойкость, под напором немецких танков 3-й Орджоникидзевский курсантский полк и 126-я стрелковая дивизия отошли из района фермы № 1 на севвер, к поселку Зеты.

Стойкость курсантов была бы большей, если бы поддерживалась огнем наших минометчиков. Но этого не было. Борис Марзаганов пишет в письме:

«У нас в батарее 122-миллиметровых минометов уже несколько дней не было мин. Их нельзя было подвезти из-за действия авиации противника».

На всех участках обороны полка, как ни трудно было курсантам, они в пропитанных пороховой гарью гимнастерках, со сжатыми до скрежета зубами, с ожиданием крайней секунды в глазах держались до последних сил, не покидали позиций, говорили: не все ли равно, от какой пули погибать: немецкой или нашей. Они понимали, что значит отступить в условиях действия приказа И. В. Сталина «Ни шагу назад!». И сколько их — вятских, удмуртских, марийских парней, осетин и украинцев — сложило в тот день головы, полегло под гусеницами немецких танков.

Однако к вечеру сопротивление курсантов было сломлено. Когда немецкие танки окружили курсантов, подвергли их позиции сокрушительному штурму, а местами ворвались на их окопы и стали утюжить, и у нас появился приказ командующего армией об отходе на р. Червленая — на средний обвод сталинградской обороны.
Но приказ об отходе для всех частей армии появился с опозданием на 1—2 дня. Если бы начать отход раньше, то можно было бы сохранить организованность, вынести технику, боеприпасы, раненых и не иметь больших потерь в личном составе. Но этого не случилось. Опоздание с отходом произошло по вине командования Юго-Восточного фронта.

Приказ об отходе особенно поздно появился в нашем полку, прикрывающем отход других частей армии. Он передавался молниеносно из окопа в окоп и звучал так: «Спасайся, кто как может!» Его ловили на лету штабы и подразделения и тотчас же, оставляя все, бежали.
Услышав приказ от минометчиков, боевые позиции которых были рядом с тылами батальона (тылы — в балке,замер: с юга, по скату высоты, до которой было рукой подать, спускались немецкие танки, стреляя на ходу. Они прошли через окопы курсантов и теперь подходили к штабу батальона, которого, по существу, уже не было.
Чуть в стороне бежала группа курсантов. Она как-то смогла проникнуть между немецкими танками. Мальчишечьи лица курсантов, всегда веселые и открытые, были искажены, выражали отчаяние. Крупные капли пота катились по лбу. В душе все перевернулось. Кровь ударила в виски, сердце бешено заколотилось. Почуял, что случилось непоправимое. Выскочил из окопа и в чем был, без оружия — опоры солдатской жизни, без которого солдат на фронте беззащитен, — побежал вместе с курсантами вдоль балки. Сначала бежал пружинисто, быстро. Потом ноги стали будто чужие, а внутри все горело. Бежал тяжело, с хрипом.

Управления передовыми подразделениями в это время уже не было со стороны командования полка (после Кухаревича командовал полком майор Георгий Левонович Чикваидзе). Оно было отсечено и, оставив курсантов, снялось, стало догонять отходящие части армии.
Всю жизнь виню руководство полка: оно бросило нас. В моем представлении командиры должны были пусть погибнуть, по оставаться с курсантами. Брошенные на произвол судьбы курсанты небольшими группами, чаще в одиночку, получив приказ, оставляли позиции, вырывались из огненного кольца и устремлялись на северо-восток, туда, где в огне и дыму уже неделю сражался Сталинград. И хотя до него было 50—60 км, по ночам зарево было видно на всю волжско-донскую степь.
Сколько ни испытал тяжелого за войну, мало с чем могу сравнить то, чем наказала меня судьба в тот день — своими глазами видел, как фашистские танки догоняли выбившихся из сил или раненых курсантов и давили. Их крики до сих пор звучат в моих ушах.
Чтобы более полно показать трагедию, которая произошла с нашим полком 29 августа, приведу свидетельства других участников событий (конечно, с их согласия), подкупающие достоверностью и искренностью, позволяющие читателю посмотреть на происходившее в то время их глазами.

Из воспоминаний Н. А. Шевандина, бывшего курсанта-разведчика (г. Москва):

«День 29 августа начался с артиллерийской подготовки противника. Снаряды и мины рвались у наших стрелковых ячеек через каждые 3—5 минут. Такой огонь, когда, как говорят, головы нельзя поднять, велся по нашим окопам методично в течение почти всего дня. Из-за дыма разорвавшихся снарядов и мин не видно было солнца. Позднее волнами, сменяя друг друга, на рубеж курсантов находили вражеские штурмовики и бомбардировщики. Мой сосед В. Хмара однажды насчитал их одновременно над полем боя семьдесят два.
Мы оказались на краю прорыва. Укрепрайон, который был нашим соседом слева, полностью уничтожен. Там не было крутых балок и оврагов, поэтому через него вошла в прорыв и двинулась на Сталинград немецкая 4-я армия — танки, самоходки, бронетранспортеры, мотопехота Вместе с УРом досталось и нам, соседям.

Мне в составе группы из шести человек во главе с неизвестным мне ст. лейтенантом приказали занять отсечную позицию на самом левом фланге батальона фронтом в сторону прорыва, т. е. на восток. Линия фронта, занимаемая курсантами, оказалась справа и позади нас. Перед нами непрерывным потоком неслись на север немецкие моторизованные части...
Я и старший лейтенант первыми же выстрелами из ПТР подожгли каждый по грузовой машине. Тогда из немецкой колонны выделились три танка Т-4 и повернули к нам. Мы снова сделали по выстрелу и попали. Передний танк загорелся, столб пламени и дыма взметнулся вверх. Остальные остановились и через 2—3 минуты открыли огонь. Земля бугра, служившего нам прикрытием, вскипела от очередей крупнокалиберных танковых пулеметов, осыпая наши головы и спины глиной. Обстреляв нас, танки двинулись на север, а на их месте остались два крытых: грузовика, из которых высыпала пехота...
Мы со старшим лейтенантом, сменив ПТР на ручные пулеметы, «врезали» по машинам. Немцы залегли и начали подбираться к нам ползком. Когда они были уже в 30 метрах, мы начали в них бросать гранаты и бутылки с горючей смесью. Послышались крики и стоны. Немцы притихли.
При очередном броске гранаты старший лейтенант приподнялся из своего окопчика, и его правое плечо тотчас же прошило несколько пуль, рука повисла плетью. Два бойца ушли с ним как сопровождающие. Нас осталось трое.
Вскоре показались немецкие солдаты, их пули свистели уже с тех позиций, которые ранее занимал наш батальон. Пришлось отступить. Отступая, мы увидели, что возле землянок штаба батальона уже никого нет. Оказалось, что нам никто не передал приказ об отступлении. Я, курсант Хмара и еще один боец родом из Северной Осетии, фамилию которого забыл (то был А. Цебоев. — П. К.), устремились по оврагу на север. Сзади на нас нажимали немецкие автоматчики, справа двигались их танки, впереди, в конце балки, встречали нас очереди немецкого пулемета. Мы бросились влево от балки, в открытое поле. Там увидели группы бегущих, как мы, курсантов...»*.

* Шевандин Н. А. 3-е Орджоникидзевское пехотное училище в Сталинградской битве. Рукопись. 1982, лл. 1—7. — Личный архив

А вот как описывает этот день бывший курсант М. Н. Басаев (г. Ленинград):
«Рано утром 29 августа противник начал бомбить тылы батальона: штаб, хозвзвод, пути подхода к передовым позициям. За короткое время они были уничтожены. А там, где ночью шумели моторы, из-за бугра, поднимая столбы пыли, выползали танки. Они шли гуськом с запада на восток, параллельно линии нашей обороны, повернув стволы пушек в нашу сторону. Их было восемнадцать. Они шли в прорыв, образовавшийся на стыке обороны нашего полка и 126-й дивизии. Танки ушли...
Через некоторое время налетела авиация. Своим огнем она обрабатывала позиции курсантов. Штурмовики заходили все снова и снова. И чем дальше, тем наглее. Они старались уничтожить все живое.
Вскоре справа, в районе взвода Соловьева, застрочили автоматы. Шла немецкая пехота. Неожиданный огонь курсантов прижал ее к земле...
Вновь налетела авиация, видимо, вызвала ее залегшая пехота. Штурмовики с особым остервенением пикировали на каждый окоп курсантов, стремились смешать советских воинов с землей, чтобы расчистить дорогу своей пехоте.
Роты не стало. От нее осталось, кроме меня, четверо: комроты старший лейтенант Д. Кулаев, курсанты, лишь накануне назначенные командирами взводов, В. Соловьев и Г. Бажанов, и санинструктор Костенко. Командир роты собрал оставшихся в живых на совет.
— Как быть, товарищи? Получен приказ об отходе. Но отходить некуда: мы окружены. Оставаться здесь без боеприпасов еще хуже, нас возьмут, как котят. Будем прорываться. Другого выхода нет. Каждый рассчитывает на свою волю и находчивость. Приказываю: за мной.
Четверка последовала за командиром роты. Им навстречу полукругом шли немецкие танки, а за ними — пехота...
Теперь было ясно, почему вражеские танки не пошли на курсантов с фронта, они обошли их с тыла, а затем начали штурмовать их позиции...».*

О минувших событиях написал мне и Г. Н. Колесников, курсант-связист (г. Новоаннинск):.

«Утром 29 августа я был на КП батальона. Около 16 часов прибегает комвзвода связи лейтенант Иванов и говорит, что все связисты выбыли из строя. Я, говорит, пойду в одну роту, а ты, Колесников, иди в другую. Связь с ротами прервана, послать некого.
Когда я вышел из балки и пополз к передовой с проводом в руке, чтобы найти его обрыв, то передо мной предстала такая картина: и слева, и впереди стояли немецкие танки и стреляли по передовым позициям нашего училища, то есть стреляли и с левого фланга, и с тыла. Танки были менее чем в километре от штаба батальона, а там об этом не знали. Окопы курсантов были густо окутаны дымом и пылью. В дополнение к этому вскоре на передовые позиции налетело более двадцати немецких самолетов и начали бомбить. Там, казалось, был настоящий ад.
Переждав бомбежку в укрытии, я пополз на передовую. Но вскоре увидел, что мне навстречу с передовой ползет курсант Костиков (он из Удмуртии) и восстанавливает разорванный на куски провод... Исправив повреждения, мы с Костиковым вернулись в штабную балку, сели около своих окопов — это в 20— 30 метрах от землянки комбата. К нам присоединился еще один курсант, кировчанин. Не прошло и десяти минут, как по нам ударила пулеметная очередь и две пули попали в ногу кировскому парню. Мы оглянулись: в верховьях балки виднелись два танка. Они двигались вдоль балки, стреляя из пушек. Снаряды рвались возле нас. Вдруг мы услышали топот бегущих с передовой курсантов... Вскоре и мы с Костиковым бежали по руслу оврага, утопая в песке...»**.

* Басаев М. Н. Слово Памяти. Рукопись. 1985, лл. 4—6. ** Колесников Г. Н. Сталинград — символ стойкости и геройства. Рукопись, 1982, лл. 8—10. — Личный архив.

В полку были и девушки, юные, хрупкие. Вот что рассказала об этом дне, одна из них, Александра Хрисанфовна Ачмиз, тогда она звалась Шурочкой Макаренко (г. Владикавказ):
«На фронте я служила связной при штабе полка. 29 августа командир полка послал меня на склад боепитания с распоряжением выслать боеприпасы в боевые порядки. Когда я добралась до склада, то там уже было все разбито, не было ни боеприпасов, ни подвод. Недалеко от склада располагался санвзвод. Его немцы также смешали с землей. Немецкие автоматчики обошли нас с востока и непрерывно поливали автоматным огнем...
Начальник склада отослал меня обратно на КП полка, чтобы доложить там обстановку, так как телефонная связь была нарушена. Со мной он направил машинистку Тоню и работницу продсклада Сегбасьян Лену, сказав при этом: «Из троих кто-то, может быть, и дойдет до КП.
Бомбежка не прекращалась. Почти всю дорогу нам пришлось ползти, а не идти.До КП полка мы не добрались. Навстречу попался старшина на лошади. По поручению командира полка он предупреждал всех встречных, что полк отступает, командный пункт уже снялся. Он указал, в каком направлении надо двигаться.
Мы шли, ползли, бежали по пшеничному полю. Немцы были где-то совсем рядом. Вскоре нас догнали три курсанта из роты ПТР. С ними стало спокойнее. А ночью, в какой-то балке, мы наткнулись на группу курсантов и командиров во главе с комиссаром полка Перельманом и с ней пошли дальше...»

Б. Марзаганов (г. Владикавказ) пишет, что когда он с бойцами своей минометной батареи начал отход вечером 29-го, то перед ним предстала такая картина: по всей степи шли или бежали небольшие группы людей.Вырвались из окружения немногие. Это были действительно небольшие, никем не управляемые группы. Полка, как боевой единицы, не стало. Большинство командиров и курсантов погибло или попало в плен.
Пленено, к сожалению, немало. Однако многие попали в плен, будучи ранеными. В. С. Соловьев, уроженец с. Никулята Яранского района, пишет, что, вырываясь из окружения, он был ранен в голову. Пришел в себя в строю, в котором стояли курсанты под автоматами немецких солдат. Вася Винокуров и Толик Русинов — тоже яранские ребята и тоже оказавшиеся в плену,— чтобы спасти Соловьева, поставили его на моги и, поддерживая, привели ь строй.

А. К. Кошкин, разведчик в минометном расчете 4-й роты (Марийская ССР), пишет:
«Я был ранен в ногу еще утром 27 августа. Рота была окружена. Командиры говорили, что ночью будем прорываться. Мы их просили не оставлять нас, раненых. Но прорваться не удалось, да и приказа об отходе не было. Мы, раненые, лежали в окопе. Приказ об отходе был получен 29-го. Нашел палку в виде костыля, раненую и перевязанную ногу туго замотал обмотками. Хромая, превозмогая боль, опираясь на палку. пытался не отставать от здоровых и легкораненых бойцов. Какое-то время они поддерживали меня за руки. Но мои силы иссякали. И когда впереди показались танка, кто-то из командиров дал команду: «Раненым запрятаться в окопах. Уходить ночью. К вам придет помощь». Мы укрылись в траншеях. А командир и здоровые курсанты с винтовками в руках побежали на танки. Невероятно, но было именно так: с винтовками на танки.
В траншее задремал.
Проснулся от слов: «Русский, вылазь! Шнелле!» Немецкие автоматчики на бронетранспортерах подъезжали к нашим траншеям и осматривали их. Здоровых курсантов забирали, а тяжелораненых пристреливали. Я с помощью палки пытался выбраться из траншеи. Меня подхватили наши военнопленные, поставили в строй и всю дорогу до лагеря поддерживали. Благодаря им я не был добит...»*.
*Кошкин А. К. — Указ. соч., лл. 38—42.

 

Ранеными или контуженными попали в плен Борис Козьминых, Геннадий Лысов, Борис Стекольщиков, Михаил Олюнин, Вениамин Перевозчиков, Владимир Булдаков, Петр Кононов, Николай Ситников, десятки других молодых земляков, а также осетин, удмуртов, украинцев. Они оказались в Цимлянском, Суровикинском, Зимовниковском и других лагерях.

Вырвавшись из окружения, мы бежали вдоль неглубокой, простреливаемой Татарской балки, пригибаясь к ее дну. Вместе с нами отходили также воины 29-й стрелковой дивизии. Над головами густо жужжали пули — они летели нам вдогонку. Рядом с сухим треском разрывались мины. Кто имел оружие, не целясь стрелял в сторону противника и снова бежал. Прорвавшись в глубь нашей обороны, немецкие автоматчики косили по нам справа из пшеницы, перерезали путь отхода. В. В. Булдаков (г. Киров), да и ряд других бывших курсантов нашего училища рассказывали, что бежали они большой группой и уже прл выходе из балки увидели устремившуюся на них лавину вражеских танков, которые тотчас же начали в упор расстреливать бегущих. Что тут было. Многие курсанты, если и спаслись от плена там, на передовой, то попали в него теперь. Я благодарю судьбу, что успел выбежать из балки до тех танков.

Мы, успевшие оторваться от танков противника, вскоре, наскочили на минное поле. Было уже темно, когда из земли внезапно вырвались с большим грохотом десятки огненных столбов. Послышались крики. Мы бросились назад, влево. Позднее мы, разгоряченные безостановочным бегом, встретив в степи колодец, пили из него отравленную диверсантами воду. Что было после этого: надо бежать, а сил нет, невыносимые боли в желудке и страшная рвота.
Ночью и на следующий день отдельные группы слились в единый поток отступающих. Тысячи людей двигались по пыльной степи, заросшей горькой полынью — спутницей войны. Многие из нас были ранены, шли с грязными бинтами на голове и груди. Люди падали от усталости, засыпали на ходу. Горькие думы жгли сердца солдат: «Опять отступление. Враг топчет родную землю. А ты не можешь положить конец этому, потому что он сильнее тебя». Не было ничего горше и обиднее этого.
Нечего греха таить, кое-кто из наших оставался в камышах, чтобы обождать немцев. А встретившийся по дороге курсант К. уговаривал меня совершить самострел. Но таких было мало.
При отходе мы оставили на той огненной земле своих убитых товарищей. Не было времени и захоронить их. Да и, надо признать, вообще редко приходилось нам провожать убитых солдат с почестями: на это не было времени Уже позднее, во время поездки на места боев, узнал, что убитых курсантов и командиров после нашего отступления местные крестьяне сносили в силосную яму и украдкой от оккупантов (те запрещали хоронить погибших советских военнослужащих) забросали землей. Правда, захоронили не всех.

После войны поле, на котором стояли курсанты, называли белым. Почему? Потому как оно сплошь было усеяно костями человеческими. И доныне лемеха плугов выпахивают их в степи. Очень хочется установить в этих местах памятник курсантам, хотя бы положить большой камень. На нем могли бы быть начертаны слова: «М<







Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.