|
|
История социологии или история социологии?/. Дух естествознания в социологии Оставив в стороне дискуссии о времени возникновения социологии, напомним, что название новой сферы познания — «позитивная» система знания — дал французский философ О. Конт**.
** См. подробнее: История социологии и история социальной мысли: Общее и особенное (материалы «круглого стола»)//Социологические исследования. 1996. — № 10, с. 77—78; № 11, с. 56—59. Зиждилась она, по мысли Конта, на достижениях позитивного, Очевидно, что такой образ науки соответствует новоевропейскому миропониманию с его критикой средневекового аскетизма и апологией здравого смысла. В эпоху Просвещения представление о науке как выходе к Свету из «пещеры теней» Платона сменяется зрелищем «расколдовывания мира» в духе естествознания. Это уже не наука о мире (Studium generate), а рассудочная схема, выверенная формальной логикой и эмпирически достоверная. Она решительно сокращает сферу научного опыта, выводя за его предел и интуицию, и религиозное созерцание, и «логику сердца», по выражению Б. Паскаля. Более того, определение разума как высшей познавательной способности человека, духовной по своей природе, утверждает самоценность познания. Дух естествознания овладевает знанием гуманитарным. Критерием истинности, становится «научность» как достоверное знание об объективном порядке вещей, свободных от ценностей и всего надэмпирического. Дань своей эпохе О. Конт отдает сполна, и это неизменно отмечают его историографы. Гораздо реже внимание обращают на те моменты, которые несколько искажают портрет создателя науки об обществе по образу наук о природе. Традиционно суть позитивного подхода усматривают в отказе человеческого разума от поиска первопричин и смысла существования мира, человеческого бытия ради обнаружения наличных связей и закономерностей. «Мы... признаем абсолютно недоступными и бессмысленными поиски первых или последних причин, — поясняет Конт. —...Мы ограничиваемся точным анализом обстоятельств возникновения явлений и связываем их друг с другом естественными отношениями последовательности и подобия»**. Тем не менее не следует забывать, что, рассуждая о «социальной физике» (т.е. социологии), Конт отнюдь не считал ее всецело подвластной естественнонаучным методам и процедурам. Он решительно возражал против «математизации» социологии, с чем абсолютно не считаются неопозитивисты XX в. Более того, при ближайшем рассмотрении механистическому миру новой философии оказывается не чуждой метафизика. Своим открытием «чистой научности» Конт провозглашает начало «под-
** Конт О. Курс положительной философии. — СПб., 1899—1900, с. 4. линной человеческой истории». Ее содержание раскрывается в идее прогресса как беспрерывного улучшения человеческой природы, и прежде всего разума, ибо социальные беспорядки видятся Контом следствием нестроений интеллектуальных*. Согласно Конту, эволюционное развитие человечества проходит три стадии: теологическую (от поклонения фетишам к признанию Творца), метафизическую, или разрушительную (подчиненная разного рода идеям, абстрактным сущностям) и позитивную (принципы которой рождают гармонию в обществе). Неким образом обновленное сознание делает возможным позитивную науку, которая призвана изучать позитивно мыслящих граждан. Интеллектуальная эволюция, по Конту, тождественна духовному возрастанию. Он считает для себя невозможным «рассматривать систему развития, присущую каждой науке, изолированно от всеобщего поступательного развития человеческого духа»**. Постепенно эта мысль полностью овладевает сознанием ученого. Социология становится все менее похожей на «социальную физику» и все более — на «позитивную веру». Конт объявляет себя первосвященником новой религии***. Конечно, можно отмахнуться от странностей французского мыслителя, тем более что ряд фактов его биографии, мягко говоря, смущает****. Но кто знает, где проходит грань между эмоциональной неустойчивостью и душевной неуспокоенностью, неравнодушием к тому, что ты делаешь?.
**** В 1842 г. он признается, что уже 20 лет придерживается режима так называемой мозговой гигиены, т.е. не читает произведения, затрагивающие сферу его научных интересов, чтобы не утерять оригинальность собственных суждений. В 1826 г., в возрасте 28 лет,, Конт переживает серьезный нервный срыв, из-за которого прерывает чтение публичных лекций по философии. Годом позже он пытается покончить с собой, бросившись в Сену, но, оставшись в живых, с удвоенной энергией берется за реализацию своих научных замыслов. В 1842 г. выходит в свет его 6-томный «Курс позитивной философии», а в 1851 г. он завершает работу над 4-томной «Системой позитивной политики». О. Конт не в состоянии представить науку о людях без обращения в конечном счете к этике, высшим человеческим ценностям. Он -жаждет кружным путем позитивной науки, а затем и «научно обоснованной» религии призвать человечество к духовному пробуждению. Впрочем, в этом стремлении Конт не одинок. О чрезвычайной важности общих ценностных ориентиров, а в ряде случаев и религии упоминали впоследствии Э. Дюркгейм и Т. Парсонс, Дж. Герберт Мид и П. Сорокин, Г. Зиммель и многие другие известные социологи. Характер взаимоотношений людей в обществе, социальных связей, по зрелым раздумьям Конта, — лишь отражение господствующего, типа мышления, а не автоматическое воспроизведение действительности. Так и природа научного поиска во многом обусловлена внутренним настроем, образными предпочтениями ее обладателя. Упустив это из виду, немудрено поразиться множеству внешне исключающих друг друга вариантов позитивного толкования мира. Если социология О. Конта — это духовная миссия, то в конце XIX — начале XX в., так называемые школы одного фактора сводят глубину и многообразие социальной жизни к действию какого-либо одного существенного обстоятельства. Для одних это причины психологического свойства (Л. Уорд, А. Смолл), для других — географического (Ф. Ратцель, Э. Хантингтон), для третьих — расово-антропо-логического (Ж. Ляпуж, X. Чемберлен) и т.д. Соблазн свести сложность целого к простоте его части — незатейливая предыстория утонченных попыток современной социологии упростить человека, а вместе с ним всю социальную среду, до внешне обнаруживаемых характеристик. Особое место в ряду позитивистов занимает Г. Спенсер (1820— 1903), английский последователь Конта,,ориентированный на социал-дарвинизм. Он приложил немало усилий для высвобождения социологии из плена утопий и превращения ее в общую теорию систем. Проводя условную параллель между социумом и биологическим организмом, Спенсер отрабатывает целый ряд принципиально важных для науки понятий: «структура», «социальная функция», процессы «интеграции и дифференциации». Однако все его умозаключения покоятся на легко узнаваемой идее жизнеспособности наиболее приспособленных. Смысл человеческого существования, таким образом, усматривается в целесообразных по отношению к окружающей среде поступках — не более того. Очевидно, что столь упрощенное восприятие действительности не могло просуществовать долго. «Социология была обречена... вновь и вновь отыскивать предмет, который удовлетворял бы — заранее -постулированным ею..". — критериям научности. Эти критерии формулировались и утверждались, становясь достоянием «сообщества 57 социологов», в ходе не теоретического (и экспериментального) освоения предмета, а наоборот.. .»* Желаемое выдавалось за действительное, ложась тяжким бременем на плечи первого поколения социологов. Подобное понимание сущности научных построений беспокоило многих. Э. Гуссерль с тревогой писал о возрастающем влиянии «системосозидающего мышления», в соответствии с которым на основе умозрительных посылок реальность всего лишь имитируется, оставаясь непознанной. А необходимость ее познания возрастала, требуя ответа на неизбывные вопросы: какова социальная действительность и что значит ее научное изучение? 2. Истоки современного социологического многоголосия В конце XIX — начале XX а. французский социолог Э. Дюркгейм и немецкий мыслитель М. Вебер предложили свое решение этих вопросов, предуказав развитие мировой социологии на многие десятилетия. При всей несхожести взглядов они были едины в ряде принципиально важных моментов. Они крайне скептически относились к возможности истолковать социальный мир в духе натурализма, классической механики Ньютона. Для Э. Дюркгейма и М. Вебера самоочевидна специфика социального, недооцененная социологией XIX в. Разумеется, своеобразие общественной формы жизни подчеркивал и О. Конт, отстаивая идею интеллектуальной (т.е. духовной, по Конту) эволюции человечества. Однако, с точки зрения основоположников современной западной социологии, эта идея умозрительна и лишена конкретно-исторического, эмпирического основания. Поэтому и Дюркгейм, и Вебер, как уже упоминалось, ратуют за обращение к эмпирике, тщательный анализ реальных фактов. Как уже упоминалось в гл. I, исходная посылка рассуждений Э. Дюркгейма — способность ученого к объективному наблюдению и беспристрастной работе с эмпирическими фактами, проверка их достоверности опытным путем. (Правда, вопрос о том, насколько объективным может быть исследователь, выпестованный этой же социальной средой, для него не существовал.) В соответствии с методологией социологизма социальные факты не могут быть рассмотрены иными, чем свойственными естественным наукам, методами. Утверждая, что факты можно объяснять только фактами, Дюркгейм постоянно подчеркивает коллективную окрашенность социальной материи: «...Сплачиваясь друг с другом, взаимно дополняя и проникая друг в друга, индивидуальные души дают начало ново-
му существу, если угодно, психическому, но представляющему психическую индивидуальность иного рода»*. И социальная реальность, и социальный факт по природе своей коллективные представления, в большей или меньшей степени оформленные суждения людей, их мнения и общепринятые стандарты поведения**. Дабы не утерять их специфику, социолог должен объяснять одни социальные факты с помощью других социальных фактов. Более того, социальная реальность есть высший тип реальности, сакральный по своей природе. Именно отсюда берут свое начало ставшие уже притчей во языцех, замкнутые на самих себе, неминуемые тавтологии Дюркгейма: социальный факт — это объективный факт, а объективный факт всегда социален; социальное — это коллективное, и наоборот. По мнению Дюркгейма, возникнув в процессе взаимодействия, социальная реальность начинает жить по собственным законам, осуществляя нравственное принуждение по отношению к своим чле*-нам. В силу этого общество сохраняет свое единство. Понятие «солидарность» в произведениях Дюркгейма ключевое. Оно, как и категория «коллективное сознание», тождественно понятию общества. Причем «органический» характер солидарности в современную социологу эпоху обусловлен не только возрастающим разделением труда и неизбежной нуждой в сотрудничестве, но прежде всего общими нравственными идеалами. Сокрушаясь о бедственной судьбе своей родины после Парижской коммуны и поражения в войне с Пруссией, Дюркгейм мыслит социологию не иначе как научное обоснование демократии, курса на либеральные реформы, как альтернативу любому радикализму. Наука, по Дюркгейму, должна приносить прямую практическую пользу. «Между Богом и обществом надо сделать выбор, — рассуждает он. —...С моей точки зрения, этот выбор не очень существенен, ибо я вижу в божестве лишь общество, преображенное и мыслимое символически»***. Противоположностью Дюркгейма в этом отношении является М. Вебер, человек поистине энциклопедических знаний, общепризнанный основатель социологии религии. Признавая за каждым человеком свободу принятия решений, собственный стиль поведе-
** У Дюркгейма упоминаются так называемые морфологические социальные факты, к которым относятся географические, демографические и другие подобные обстоятельства жизни, но их роль второстепенна. Наука, ратующая за избавление от всего «донаучного», от всяческих понятий о реальности и призывающая к изучению реальности как таковой, оказывается вынужденной изучать... все те же понятия, узаконенные обществом суждения и правила взаимодействия. *** Durkheim E. Sociologie etphilosophie. — Paris, 1924.xP. 75. ния, он рассматривает человеческое действие как субъективно ос Предмет науки, утверждает он без тени сомнения, — это «жизнь, основанная на самой себе и понимаемая из себя самой» и, следовательно, воплощающая собой огромное количество противоречит вых жизненных позиций, «вечную борьбу богов»*. Удел человека, единственного обладателя воли и самосознания, г- неизбежный выбор между этими богами. Вебер признавал, что с помощью общесоциальной теории можно изучить один из аспектов предметного созерцания, но никогда нельзя получить знание действительно целого. Итак, Дюркгейм рассматривает общество как высшую, надындивидуальную реальность, исполнение требований которой, послушание приносит людям прямую практическую пользу и моральное удовлетворение. Картина, представленная Вебером, сложнее. У человека появляется возможность выбора, но и она не сулит ничего, кроме необходимости умилостивить избранного им кумира, что бы под этим ни подразумевалось. Приверженность людей тем или иным ценностям — исходная посылка социологического анализа Вебера. Его методом постижения действительности становится «понимание», или стремление исследователя увидеть конкретные исторические мотивы поведения человека. В определенной степени это возможно, считает Вебер. Все люди обладают способностью и навыком мыслить рационально, поэтому их поведение можно рассматривать как более или менее рационально обоснованное, типическое. Кроме того, и исследователь, и наблюдаемые им люди живут в одной социокультурной среде, т.е. им в равной степени доступны общезначимые символы и понятия. Тем не менее было бы в высшей степени самонадеянно со стороны исследователя считать все вышесказанное достаточным для познания действительности. Полное понимание действий человека возможно лишь в случае их абсолютной целесообразности, или «це-лерациональности», что бывает далеко не всегда. Рациональные суждения и поступки людей — вот та сфера, в которой может состояться социолог. Впрочем, это не так мало, учитывая нарастающую, по свидетельству самого Вебера, рационализацию жизни общества в XX в. Однако рационализация жизни — не более чем тенденция общественного развития, так называемый
60 интерес эпохи*. Поэтому задача социолога не сводится к поиску «безупречно объективных» фактов, а заключается в тактичном и осмотрительном конструировании моделей, которые, не претендуя на заведомо недосягаемую истинность восприятия, помогают выявить реальные социальные процессы. Вебер называет эти интеллектуальные конструкции «идеальными типами». Поэтому и задача социологии у Вебера гораздо менее утилитарна, чем у Дюркгейма. Сосуществование на рубеже веков двух воззрений на социальную жизнь '^- зримое свидетельство неправомерности взгляда на развитие социальной науки как на простое восхождение по лестнице прогресса от менее совершенных к более совершенным схемам. Образ карлика, стоящего на плечах гиганта, здесь неуместен. Социальная теория развивается в многоголосии. Это пространство многих пространств. Прямая, линейная наследственность в человеческой культуре редка. Понятия «раньше» и «позже», «корни» и «ветви» соотносительны, одновременны; они и предшествуют, и развивают друг друга. Общение различных форм понимания действительности — таков путь развития современных наук о человеке**. И общение это возможно только здесь и сейчас, в сознании ученого, его внутреннем диалоге со своими предшественниками, современниками, но прежде всего с самим собой. Стремление ученого к научному постижению действительности требует отчетливости социологического рисунка, строгих линий и четких построений. Но какой ценой достигают этого социологи? Дюркгейм добивается желаемого за счет твердой веры в безусловную постижимостъ социального бытия и возможность его полновесного рационального описания. Его вера столь непоколебима, что всякое общественное установление, сколь бы необъяснимым или даже нелепым оно ни казалось, он считает совершенно необходимым: «Если бы это было не так, оно бы просто не существовало. Никакой созданный людьми институт не может опираться на заблуждение и обман...»*** Всемогущие коллективные представления (в пределе — нормы социальной жизни) дают ему ключ к разгадке тайны социального.
** Библер B.C. Культура. Диалог культур (опыт определения)//Вопросы философии. — 1989. — № 6, с. 34—35. *** Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse. — Paris, 1912. P. 3. 61 Противоположным способом придает логическую ясность своим выводам М. Вебер. Он недвусмысленно ограничивает претензии социальных теоретиков на всеобъемлющее и безупречное понимание реальности рамками идеального типа, или интеллектуальной утопии. Последняя, как и всякая научная модель, базируется на знании эмпирических фактов, но этого, по мнению Вебера, недостаточно, чтобы претендовать на всестороннее отражение действительности. Тем более бедственным, по Веберу, может стать «научный» прогноз. Социология, доказывает он, — это профессия, специальная дисциплина, служащая «делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение», и тем более не претендующая на размышления о судьбах мира*. Различные точки отсчета теоретических систем Дюркгейма и Вебера в конце концов приводят к различному пониманию природы и характера социальной реальности, а следовательно, и методов ее изучения. Забегая вперед, скажем, что особенно явственно это проявляется в трудах нового поколения социологов, в большей или меньшей степени разделяющих взгляды своих предшественников. В социологической традиции XX в. взгляды Дюркгейма стали основой «объясняющего», или, используя терминологию современного шведского историка социологии и теоретика П. Монсона, структуралистского направления. «Основная идея его состоит в том, что общество лучше изучать в виде стабильной социальной структуры, отдельные институты которой по частям дают нам информацию о людях, живущих в данное время»**. Общество рассматривается независимо от тех или иных основополагающих образцов поведения, которые избирают для себя люди. Причины, в силу которых индивид останавливается на данном, узаконенном обществом образе поведения, опускаются. Сторонники этого подхода заняты поиском универсальных, инвариантных законов жизни социума***, и это неудивительно, ибо именно этот подход создает наиболее благоприятную почву для «измерения» человеческой жизнедеятельности в терминах социальных институтов, позиций, ролей, тем самым оберегая исследователя от столкновения с иррациональными аспектами человеческого поведения. Общество предстает как автономная, стабильная и способная к самовоспроизводству сущность.. Теоретико-методологические посылки Вебера получили развитие в различных версиях «понимающего», или экзистенциального, направления социологии, которое рассматривает общество «как результат поступков отдельных индивидов, обладающих свободой выбора. В сущности вне человека нет ничего такого, что принуждало бы его действовать тем или иным образом»*. Определенная «со-циоматериальная структура», в которой мы живем, не более чем условия или обстоятельства нашего существования, к которым мы можем по-разному относиться, различным образом с ними взаимодействовать**. В настоящее время явные параллели прослеживаются между идеально-типическими конструкциями Вебера и социологией знания ученых-феноменологов. Австро-американский ученый П. Бергер и немецкий социолог Т. Лукман небезосновательно считают, что все теории разумно было бы воспринимать не в качестве «научных» суждений, а «в высшей степени своеобразного и значимого способа конструирования реальности в современном обществе. Такой анализ, конечно, брал бы «в скобки» вопрос о «научной ценности» этих теорий и просто рассматривал бы их как данные для понимания той субъективной и объективной реальности, в которой эти теории возникли и на которую в свою очередь они оказывают воздействие»***. Как бы то ни было, со стороны ученого формулирование социальной теории всегда будет поступком, ответственным выбором определенного толкования действительности. Хотя соблазн обрести универсальную, всеобъемлющую и практически полезную теорию необорим. Следуя ему, в середине XX в. американский социолог Т. Пар- сонс (1902—1979) создает структурно-функциональное направление в социологии.
** Монсон П. Лодка на аллеях парка: Введение в социологию. — М., 1994, с. 19. *** Так называемая структурная теория (основоположник — П. Блау) стремится к изучению социальных фактов в духе Дюркгейма, т.е. регулярно повторяющихся и наглядных образцов социальной жизни. Напротив, французский структурализм (М. Фуко) предпочитает поиск неявных, но универсальных закономерностей социальной жизни на всех ее уровнях. Особое внимание его приверженцы уделяют социоантропологическим и социолингвистическим изысканиям. Теория сетей (Б. Уэллмэн) изучает традиционные социальные структуры математическими методами. 62 * Монсон П. Лодка на аллеях парка, с. 19. ** Представители так называемой чикагской школы в американской социологии 20-х — начала 30-х гг. XX в. (Р. Парк, Э. Берджесс, У. Томас и др.), а затем американский философ, психолог и социолог Дж. Герберт Мид (1863^1931), основоположник символического интеракционизма, мыслили общество как непрерывный процесс истолкования социальных ситуаций их участниками, в ходе которого и рождаются общезначимые смыслы. Позже, к середине XX в.,-появляются этнометодология Г. Гарфинкеля, а затем и драматургическая социология Э. Гоффмана (1922—1982). *** Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности, с. 301. 63 3. XX век:, вслед за ускользающей реальностью Парсонс ставит своей задачей синтезировать в рамках единой интеллектуальной схемы методологические подходы Дюркгеима и Вебера, что, по его замыслу, даст возможность своевременно и профессионально переходить с одного уровня абстракции на другой, изучая то человека сквозь призму общества, то общество через его восприятие человеком. Пожалуй, впервые после Спенсера внимание акцентировано на преимуществах и плодотворности системного подхода в социологии*. Общество, по Парсонсу, — это самодостаточная, самовоспроизводящаяся система, способная решать все свои проблемы за счет собственных ресурсов. Смысл и назначение ее частей — работа на целое, обеспечение его жизнедеятельности. Для этого социальной системе необходимо удовлетворять свои внутренние и внешние потребности, в том числе адекватным образом реагировать на стимулы со стороны внешней среды. Эти задачи Парсонс формулирует в виде четырех «функциональных императивов», основополагающим среди которых является способность системы к поддержанию единого, подлежащего всем сферам общественной жизни, культурного образца (так называемая латентность). Норма у Парсонса пронизывает всю социальную сферу, вплоть до ее мельчайшей аналитической единицы — социального действия. Осмысленность человеком своих действий (по Веберу) Парсонс пытается восполнить коллективной моралью Дюркгеима, тем самым превращая социального деятеля в беспрекословного исполнителя социальных установлений. Очевидный приоритет идеи, санкционированного культурного образца над суверенитетом личности одномоментно снимает проблему свободного выбора, внутреннего расположения, личной ответственности. Согласно Парсонсу, человек интернализует предлагаемые ему ценности и социальные ограничения, вопрос о правомерности которых даже не возникает; он может лишь предпочесть одну из типовых переменных, санкционированных системой. Так, Парсонс искажает категорию свободы, видя в ней лишь подчинение эмоциональных переживаний, психологической жизни человека узаконенным нормам морали. Он упускает наиболее существенное в самом понятии «ценность»: последняя не есть безусловное повеление, а всегда возможность. Обязательно нужен тот, кто, принимая ее по тем или иным соображениям, своими действиями дарует ей жизнь.
Парсонс оценивает результаты своих познавательных опытов как объективно правильные и бесспорные с точки зрения этических принципов. Описанное им общество являет собой воплощенную в социальных связях функциональность вне свободного творчества. Кажется, что в какой-то момент Парсонс и сам начинает ощущать уязвимость своих объяснений социальной жизни. Он пробует охарактеризовать специфику социального действия в случае не вполне рациональных, нормативно выверенных мотивов поведения человека. Памятуя о 3. Фрейде, он вводит в свою концептуальную схему «физическое тело», или «поведенческий организм», обладающий психоэмоциональными, даже инстинктивными характеристиками. Однако от дальнейшей разработки этой трудно предсказуемой сферы человеческого поведения Парсонс благоразумно уклоняется. Тем более что, по его убеждению, анонимные социальные процессы мало зависят от индивидуально окрашенных, далеко не всегда благоразумных с точки зрения нормы поступков людей. «Тот факт, что личности прежде всего руководствуются фундаментальным принципом получения оптимального удовлетворения... является следствием, а также способом доказательства независимости двух классов систем», — пишет он*. Если мораль отражает наиболее стабильные и устойчивые характеристики общества, то свойственные человеку суждения и чувства преходящи. Более поздние вариации на эту же тему американского ученого Р. Мертона, усложнение им понятия «функция» и размышления по поводу отклоняющихся, аномических** форм поведения несколько видоизменяют идеи- Парсонса. Однако Р. Мертон тоже расценивает способ действия и самоидентификации человека в обществе как разновидности либо нормального, либо противоречащего социальным установлениям (т.е. не вполне правильного, ущербного) взаимодействия в обществе. Функциональная модель общества однозначно предполагает функциональность сознания и поведения индивида, чьи мотивы, по глубокому убеждению Мертона, суть внутренние механизмы принуждения со стороны системы***. Структурно-функциональное «мои роли принадлежат мне и исчерпывают меня» решительно отвергает более жизненное и правдоподобное «мои роли принадлежат мне, но меня не исчерпывают».
** Аномия (от фр. anomie) —дословно «отсутствие закона, организации». Термин введен Дюркгеймом для обозначения дезинтеграции общества в результате нарушения его ценностно-нормативного основания. *** См., например: Merton Я. Anomie and Social Interaction: Context of Deviant Behavior//Anomie and Deviant Behavior/Ed. V. Clinard. — N.Y., 1964. P. 213—242. Общая социология
Несмотря на это, усилия преодолеть взаимную неприязнь «теории систем», т.е. объясняющего, структурного подхода, и «теории действия», склонной к методологии «понимания», регулярно предпринимаются мировым социологическим сообществом. Начиная с 80-х гг. созываются многочисленные симпозиумы и конференции по этой проблеме. Приобретают известность новые научные подходы: теория структурации Э. Гидденса, интеграции действия и теории систем Ю. Хабермаса, методологический индивидуализм Р. Бу-дона, многомерная социология Дж. Александера. Этот перечень достаточно внушителен, однако все упомянутые в нем социологические перспективы склонны решать проблему в инструментальном плане, соотнося человека и социальное пространство — самодостаточное, качественно нейтральное и вбирающее ценности не иначе как в виде норм и правил поведения. Не социальное становится ипостасью человеческого, а человек становится продуктом и характеристикой социального. Долго копившееся несогласие с идеями Парсонса бурно изливается в 60-е гг. потоками критики сразу с двух сторон. Представители леворадикального направления в социологии в лице неомарксистской франкфуртской школы (М. Хоркхаймер, Т, Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе и др.), с одной стороны, обвиняли Парсонса, а вместе с ним и всю академическую социологию в идеологизации науки. С другой стороны, они доказывали невозможность объективной науки и приверженность Парсонса «буржуазному объективизму», ибо наука, по их мнению, вне «принципа партийности» существовать не может. Симпатии Парсонса к «классическим канонам» социальной науки с их несомненностью и доказательностью полученного знания волновали франкфуртцев гораздо меньше. В дискуссию с Парсонсом вступают и сторонники феноменологической социологии во главе с австро-американским социологом Альфредом Шюцем (1899—1959). Им было чуждо представление о человеке как о лишенном права грлоса, неспецифическом объекте исследования, так же как понимание социальной среды как незави-
симой от человеческого сознания и опыта. Люди, по Шюцу, приходят не в застывший мир жестких форм, а в незавершенное творение, ежесекундно достраивая его своими поступками. Общество — это не совокупность наблюдаемых фактов, внешних форм жизни, а в первую очередь взаимно разделяемые и совместно творимые смыслы, или интерсубъективность*. Сфера их обитания — «.жизненный мир» повседневного, обыденного существования людей, наполненный здравым смыслом, т.е. дорефлексивным, очевидным знанием, не вызывающим у них ни малейшего сомнения, замешательства. Именно этот мир является основой всего остального, в том числе научного познания. Неприятие структурно-функциональной методологии с ее безликим, четко организованным социальным пространством оказывается столь сильным, что оппоненты Парсонса задумываются, нельзя ли «вообще обойтись без требования научной объективности в социологической теории и в то же время не утратить границы, отделяющие социологическое исследование от пустопорожнего резонерства»**. Стоит ли сосредоточиваться на поиске надежных и «строгих» методов социологического исследования и заведомо недостижимого теоретического единообразия? Где гарантии, что исследователь, принадлежащий к тому же обществу, что и люди, поведение которых он изучает, не искажает действительность самим фактом своего проникновения в нее, а тем более конкретными процедурами? Если Парсонс в принципе не задумывается над тем, как получено наше знание, а стало быть, насколько оно достоверно, то феноменологов эта проблема не оставляет безучастными. Что же делать науке? Каким образом можно «охватить системой объективного знания структуры субъективных значений»??** И что тогда означает научное познание! Отвечая на обращенные к самому себе вопросы, Шюц беспощадно разрушает все иллюзии «традиционных» социологических школ относительно неисчерпаемых возможностей науки и доступности социальной сферы. Ни прошлое, ни будущее состояния общества не могут быть сколько-нибудь серьезно изучены, ибо мы никогда не сможем полностью перевоплотиться в наших предшественников или наследников, т.е. осмыслить происходящее так, как это может сделать переживший его человек. Остается настоящее,
*** Schutz A. Collected Papers I: The Problem of Social Reality. - The Haque 67
Что же остается? Область опосредованного опыта, анонимного общения (mitwelt), при котором люди   Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...  Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...  ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...  ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между... Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:
|
* Гоффман А.Б. Семь лекций по истории социологии; Учебное пособие для вузов, —М., 1997, с. 17.
* Откровение Конта о зависимости социального естества от определенного, существующего в данной среде умозрения оказало серьезное влияние на судьбы социологической теории. Интересную попытку противопоставить типы социального устройства в зависимости от этого предпринимают многие западные социологи, противопоставляя Gemeinschaft (общину) и Gesellschaft (общество). Эмоциональные, тесные связи в общине и рациональные, механические в обществе описаны Тонье, Теннисом, а затем как механическая (в общине) и органическая (в обществе) солидарность Дюркгеймом. ** Compte A. Cours de philosophie positive. Т. IV. — Paris, 1864, P. 377—378. *** Быть может, это простое совпадение, но социология рождается именно тогда, когда, по словам немецкого философа второй половины XIX в. Ф. Ницше, умирает Бог. Взгляд рационального человека обращается к миру видимому. Однако потребность в поиске высшего смысла жизни не становится от этого менее ощутимой. И, возложив на себя бремя миссии, позитивная социология сразу забывает о хрупкости той предельной черты, за которой научное творчество перестает быть таковым по причине излишней самонадеянности и неправомерности своих притязаний.
* История теоретической социологии. В 5-ти т. Т. 1. От Платона до Канта. — М., 1995, с. 12.
* Веберовская идея рациональности, или рационализации, получила всестороннее развитие практически во всех областях научного знания, которыми занимался ученый. А их немало. Вебер оставил после себя сочинения по экономике (экономическая рациональность капиталистического общества), религии (протестантизм), управлению (рациональная бюрократия), теории познания и т.д.
* Вебер М. Наука как призвание и профессия/Избранные произведения с. 731.
* Безусловно, элементы структурно-функционального подхода присутствовали и у Дюркгеима, но не столь полно и систематично, как у Парсонса.
* Parsons Т. The Social System. - Glencoe, 1951. P. 502.
Итоги эксперимента, предпринятого Парсонсом, можно было предвидеть. Тем более что уже первые шаги в этом направлении вызвали резкую и нелицеприятную критику со стороны гарвардского коллеги Парсонса, русско-американского ученого П. Сорокина, непримиримого к чисто нормативной трактовке культуры. Желанная «золотая середина» между двумя подходами была найдена Парсонсом, как нетрудно догадаться, в ущерб версии «понимания»*.
* То есть то, что возникает между субъектами в процессе их взаимодействия. ** История теоретической социологии. В 5-ти т. Т. 1. От Платона до Канта — М., 1995, с. 20.
но и оно не всецело доступно. Мы не в состоянии проникнуть в