Глава XXVIII. И.П. Белкин: незадачливая жертва анонима

Разбор вопроса об "авторстве" "Повестей Белкина" С.Г. Бочаров предварил констатацией того факта, что "... исследователи отмечали теоретическую осознанность работы Пушкина над прозой"¹, со ссылкой на мнение Б. Эйхенбаума: "Пушкин вплотную занялся прозой не раньше чем вполне осознал, что она должна собой представлять и каков ее характер и цели... Мало найдется писателей, у которых теоретическое представление о литературе и практика находились бы в таком соответствии, как у автора "Повестей Белкина" (Б. Эйхенбаум. Литература. 1927, с. 6)". Развивая эту мысль, С.Г. Бочаров заключает: "Таким образом, закономерная эволюция форм пушкинского творчества являет как бы процесс изменения авторского лица"². Здесь исследователь имеет в виду постепенный переход от поэмы и лирики к роману в стихах, в лоне которого и зародилась пушкинская проза.

По результатам исследования С.М. Шварцбанда нетрудно видеть, что в "Повестях Белкина" как в цикле нашла свое отражение эволюция развития форм чьего-то творчества — то ли Белкина как литературного персонажа, то ли самого Пушкина. Впрочем, последнее маловероятно, поскольку выявленные Шварцбандом изменения в творческой манере являются, скорее, объектом художественного изображения; возможно, они и есть тот самый эстетический объект, по поводу которого "ржал и бился" Баратынский. Окончательную ясность в этот вопрос может внести только полное выявление структуры цикла через детальную проработку образа рассказчика.

В отношении произведений цикла С.Г. Бочаров отмечает, что их "объединяющее лицо — не пушкинское, а белкинское: это словно сама олицетворенная проза, ее собственное лицо. Оно посредничает между авторским "я" и миром живых эмпирических лиц. При этом образ Белкина сам не является "первым лицом"³. С таким утверждением можно согласиться, но с некоторой оговоркой. Во-первых, если "объединяющее лицо" рассказчика является олицетворением прозы, то следует признать, что прозы не очень удачной (вызвавшей неприятие еще при жизни самого Пушкина), художественные достоинства которой не выявлены и по сей день. Поэтому, если говорить о "прозе Пушкина" в "Повестях Белкина", то она должна содержаться не в этих примитивных новеллах, а в метаструктуре, в романе Пушкина, в котором "Повестям" как таковым должна быть отведена роль вставной новеллы. Во-вторых, бесспорно правильный вывод, что образ Белкина не является "первым лицом" (С.Г. Бочаров показал это достаточно убедительно), вступает в противоречие с его же выводом, что "объединяющее лицо — не пушкинское, а белкинское", хотя оба утверждения исследователя — каждое по себе — достаточно обоснованны (можно даже сказать, что они доказаны индуктивным методом, хотя для "чистоты" доказательства в таком неясном вопросе требуется стопроцентная дедукция, поскольку всякая индукция с полным основанием может быть интерпретирована как очередное субъективное "прочтение").

Вместе с тем, следует признать, что наличие данного противоречия следует отнести не к качеству исследования С.Г. Бочарова (индуктивные методы доказательства удовлетворяют потребности литературоведения в подавляющем большинстве случаев), а к самому образу Белкина, парадокс которого в данном случае заключается в том, что он не является типичным образом рассказчика-персонажа мениппеи: что-то в этом образе есть такое, что не позволяет ему стать основным композиционным средством, сводящим воедино все противоречия. Наоборот, отмеченные С.Г. Бочаровым глубокие противоречия имманентны самому этому образу, и, видимо, именно они, эти противоречия, и должны являться ключом к содержанию романа "Повести Белкина". Можно сказать даже больше: Белкин как рассказчик нетипичен в первую очередь для мениппей Пушкина, для которых, начиная с "Евгения Онегина", психологические черты рассказчика являются основным объектом изображения — причем изображения четкого и недвусмысленного, не допускающего наличия противоречий, выходящих за рамки диалектической амбивалентности художественного образа. В данном же случае образ рассказчика — основной образ мениппеи! — явно не удался автору цикла. То есть, самому Пушкину?!.. Ведь авторов-то всего двое — Пушкин да его рассказчик Белкин. И, если образ Белкина не удался, то вина в этом может лежать только на самом Пушкине.

Хочется надеяться, что читатель, достаточно внимательно и критически прочитавший все изложенное выше, согласится с правомочностью такого вывода — но как промежуточного, сводящего вопрос о противоречиях в четко обозначенную точку. То есть, в формулировку задачи очередного этапа исследования. И вот теперь, отталкиваясь от этого противоречия, можно идти дальше. Ясно же, что Пушкин просто не мог создать такой "халтурный" образ рассказчика-Белкина, и, поскольку мы с самого начала приняли на вооружение этот постулат, нам остается только одно: взять да и не поверить Александру Сергеевичу, что это именно он "создал" примитивный образ Белкина, который, как ни крути, ничего не поясняя и не ставя на свои места, только рождает новые вопросы.

Исходя из реалий романа, уже на данном этапе исследования очевидно, что Александр Сергеевич Пушкин создал роман о том, как некто сочинил примитивно-лубочные "побасенки". Этот "некто" пытается внушить читателю мысль, что автор "побасенок" — полуграмотный графоман И.П. Белкин. То есть, образ Белкина создан не Пушкиным, а неким "третьим"; Белкин — образ рассказчика не романа Пушкина, а вставной новеллы этого романа, роль которого играют пять повестей, объединенных интенцией рассказчика-Белкина. Что именно замышлял этот "третий", мы пока не знаем, но можем предположить на уровне гипотезы, что образ Белкина является объектом его сатиры.

Итак: единственное, что на данном этапе можно считать достоверным, это то, что образ Белкина рассыпается на отдельные не связанные между собой противоречивые фрагменты; что Пушкин не мог позволить себе создать такой низкохудожественный образ рассказчика; следовательно, этот образ создан каким-то другим рассказчиком-персонажем, и уже образ этого рассказчика-персонажа как главного героя романа Пушкина и должен являться объектом его сатиры.

Из этого следует, что все неудачи в разгадке смысла "Повестей Белкина" объясняются тем, что в качестве ключевого композиционного средства исследуется "негодный объект" — образ Белкина, который на самом деле в качестве основного композиционного средства этого романа Пушкиным не замышлялся. Этот образ — продукт пародирования (возможно, не совсем удачного) со стороны какого-то другого литературного персонажа, истинного "создателя" цикла, скрывающего свое подлинное лицо под псевдонимом "Белкин".

Поясняю значение термина "негодный объект", который, за отсутствием аналогичного понятия в арсенале литературоведения, вынужден привлечь из другой сферы деятельности, оперирующей психологией как основным средством. Если возникает задача внушить грамотному, интеллектуально развитому оппоненту какую-то идею, ее маскировка должна сопровождаться какой-то ложной, но психологически привлекательной посылкой, отвлекающей внимание на этот "ложный объект" ("камуфляж"). Этот прием очень распространен и в быту: "врать с три короба" — это и есть создать у слушателя "ложный объект". Грамотный аноним всегда постарается включить в создаваемый им текст ложные "ключи", бросающие тень подозрения на какое-то другое лицо. Яркий пример использования такого приема литературным персонажем дал Пушкин — достаточно вспомнить, что Онегин, создавая свой пасквиль, направленный против Пушкина и его ближайшего окружения, ввел в свой сказ множество элементов, создающих впечатление, что "автором" сказа является сам Пушкин.

В данном случае "истинный" рассказчик "Повестей Белкина" пытается внушить читателю мысль, что они написаны Белкиным; неудача в создании этого образа и должна по замыслу Пушкина характеризовать личность этого анонимного автора, и вот эта-то характеристика и будет, видимо, являться тем искомым композиционным средством, которое превратит, наконец, низкопробные "побасенки" в высокохудожественный роман А.С. Пушкина.

Пока это — не вывод исследования, а всего лишь формулировка гипотезы, основанной на реалиях романа и подлежащей доказательству методом "фул-пруф" — то есть, путем силлогического построения, дающего однозначный результат на уровне факта. Постулат для построения такой цепи остается все тот же: Пушкин не допускает художественных небрежностей; его "ошибки" — художественное средство, композиционное назначение которого подлежит выяснению.

Воспользуемся результатами работ С.Г. Бочарова с целью определения возможности выстроить имеющиеся факты в силлогическую цепь, доказывающую сформулированную гипотезу.

"Проблема Белкина [...] поляризовала исследователей, — пишет С.Г. Бочаров. — И если на одном полюсе в решении этой проблемы Белкин признан всего только "композиционной функцией", то противоположной тенденцией является материализация Белкина в "тип" и "характер"⁴.

Исходя из используемой теории, такое противопоставление "функций" рассказчика в мениппее является не совсем верным. Художественная функция такого персонажа заключается как раз в том, что его характеристики как "типа" (интенция и психологические доминанты) должны выполнять решающую композиционную функцию, в том числе и на стадии формирования завершающей эстетической формы всего произведения, сводя в единый образ произведения укрупненные образы-знаки - автономные сюжеты.

"Белкин характеризуется [ненарадовским помещиком] недостатком разных сил и способностей, например, недостатком воображения [...] В структуре прозы "Повестей Белкина" эта черта их "автора" чрезвычайно важна. Портрет, как и характер, — это абстрактная внешность, примета: "Иван Петрович был росту среднего, глаза имел серые, волосы русые, нос прямой, лицом был бел и худощав" [...] Портрет родствен описанию внешности горюхинских жителей в другом болдинском произведении Белкина"⁵.

Здесь следует отдать должное ненарадовскому помещику: портрет Белкина в его описании оставляет то же впечатление, что и сами повести Белкина. Но вот последнее наблюдение С.Г. Бочарова ("Портрет родствен описанию внешности горюхинских жителей в другом болдинском произведении Белкина") заставляет задуматься: как могло так получиться, что два описания, принадлежащие перу разных персонажей (портрет Белкина в письме соседа и описание "населения" "страны Горюхино" в произведении Белкина) практически совпали? Ведь, насколько можно понять, Белкин и его сосед — совершенно разные типы, у них должны быть различные взгляды на окружающее, а здесь вдруг как-то странно совпадают не только способ мышления, но даже лексика и стиль...

Вот что пишет в "Истории села Горюхина" И.П. Белкин: "Летописи упоминают о земском Терентии, жившем около 1767 году, умевшем писать не только правой, но и левою рукою". Здесь употреблен архаический оборот ("около 1767 году"), в котором окончание существительного в родительном падеже совпадает с окончанием дательного. В данном случае такой оборот тесно увязан как с мистификацией, так и с откровенной иронией, а также с намеком на то, что сам "автор" повестей склонен и к графоманству, и к писанию "от левой ноги". Все это должно характеризовать склонность Белкина как "в прошлом веке запоздавшего", хотя он и родился уже в начале 19 века.

Вполне логично, что в повести "Выстрел", рассказчиком которой "официально" является Белкин, употреблена аналогичная устаревшая форма родительного падежа другого слова: "густой дым, выходящий изо рту", которая в сочетании с псевдоромантической манерой ведения сказа создает определенную характеристику рассказчика.

Но вот в разделе "От издателя", который является совершенно откровенной мистификацией, "издатель" приводит текст письма "ненарадовского помещика", который заканчивает свое письмо словами: "1830 году Ноября 16. Село Ненарадово". Кроме того, что здесь употреблена та же архаическая падежная форма, что и творениях Белкина, сам этот "архаически-эпистолярный" текст наглядно демонстрирует читателю, что речь идет о мистификации. "Корреспондент" "издателя" Пушкина начал письмо со слов: "Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание...". С учетом того, что письмо это подписано "1830 году Ноября 16", возникает естественный вопрос, о каком таком "сем" месяце идет речь, если в нем 16-е число следует за 23-м? "Издатель" усиливает эффект мистификации двумя "Примеч. А.С. Пушкина".

Если верить "Словарю языка Пушкина", то такая архаическая форма родительного падежа применительно к слову "год" использовалась Пушкиным 19 раз: кроме двух отмеченных случаев, в "Арапе Петра Великого" и в "Истории Пугачева", что вполне логично, поскольку речь идет 18 веке, в "Путешествии в Арзрум", девять раз в критике и публицистике, три раза — в эпистолярии, один раз — в официальном документе. То есть, на художественные тексты приходится всего пять выявленных авторами "Словаря" случаев. И вот при таком "скупом" употреблении этой формы не может не обратить на себя внимание то обстоятельство, что эта броская стилистическая форма проявилась в текстах как Белкина, так и "ненарадовского помещика".

На фоне многочисленных противоречий и нестыковок в образе Белкина такое неожиданное совпадение стилистических особенностей не может не поражать. Причем следует отметить, что этот феномен в данном случае нельзя объяснить "недостатком воображения" Белкина, поскольку письмо-то к "издателю" писал вовсе не он. И вообще оно было написано уже после его смерти...

К тому же, кто автор эпиграфа из Фонвизина? Не Белкин — сатирически сравнить себя с Митрофанушкой сам он не мог — самомнение не позволило бы; самоирония с его стороны тоже исключается — для этого он слишком туп, если судить по содержанию "Истории села Горюхина". Пушкин как "издатель" тоже не мог украсить цикл чужих произведений "острым" эпиграфом, явно же отражающим уничижительное отношение к образу "автора". Но кто-то же должен был поставить такой ехидный эпиграф? Если это не Белкин и не Пушкин, тогда кто?..

"Итак, образ Белкина равняется его неопределенности, — отмечает С.Г. Бочаров, — а рисунок его лица изображает его безличность. Кажется, он является только "пустою мифою", как сам Белкин подозревает в "Истории села Горюхина" о своем любимом писателе Курганове. В неопределенности Белкина и состоит его композиционное значение для "Повестей Белкина"⁶.

Можем ли мы объяснить "неопределенность" образа Белкина недостатком воображения самого Пушкина, допустившего такую небрежность? Нет, это исключено формулировкой постулата. Значит, в данном случае — очередное композиционное средство. Какое? — Теория подсказывает, что ответ должен лежать в плоскости "авторской" фабулы романа, а "чистая" логика оставляет единственный возможный дедуктивный вариант, основанный на совпадении стиля: "История села Горюхина" и письмо ненарадовского помещика к "издателю" принадлежат перу одного и того же автора. Продолжаем силлогическую цепь: поскольку к моменту написания ненарадовским помещиком письма к "издателю" Белкин уже был мертв, то он не может рассматриваться как автор этого письма; следовательно, и "Истории села Горюхина" тоже. Получается, что его "авторство" по крайней мере этого произведения — чей-то подлог. Чей? — Остается только "ненарадовский помещик": это он, а не Белкин, создал и "Историю села Горюхина", и все пять повестей, он же приписал Белкину авторство "Повестей", он же предварил эти творения уничижительным эпиграфом.

Прошу придирчивого читателя внимательно вчитаться в содержание изложенного выше и проверить обоснованность силлогизма. Ведь определение личности рассказчика мениппеи — самый ответственный момент в исследовании, здесь вывод должен быть логически безупречным и стать неоспоримым фактом. Собственно, при анализе мениппей это — единственный этап, когда вообще требуется строго силлогическое построение. Представляется, что, исходя из авторской (пушкинской) фабулы, упрятанной в предисловие к изданию "Повестей", другой персонаж, которого можно было бы отнести к категории рассказчика-персонажа, кроме "ненарадовского помещика", в корпусе романа отсутствует.

Повторю построение: Пушкин как рассказчик цикла исключается, поскольку он не мог создать такой "рассыпающийся" образ рассказчика Белкина; Белкин исключается тоже, поскольку его образ не может служить композиционным элементом; следовательно, в романном поле действует другой рассказчик, который и создал такой неудачный образ Белкина; исходя из совпадения стиля, методом исключения устанавливаем, что рассказчиком романа А.С. Пушкина "Повести Белкина" является некто, фигурирующий как "ненарадовский помещик".

Подтверждение этого вывода дал сам "помещик" в своем письме к "издателю". Описывая биографию Белкина, он упоминает, что его отец "... был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных". То, что на девице женатым быть невозможно (девицу можно только взять в жены), учтем как особенность стиля "помещика", который в данном случае недалеко ушел от стиля того Белкина, каким он изображен в "Истории села Горюхина". Но дело не в этом: высокопарные обороты типа "из дому Трафилиных" обычно используются, когда речь идет действительно о "доме", то есть, старинном родовом клане, из которого берут в жены не каких-то там "девиц", а титулованных невест. Здесь "помещик", проявив свою склонность к высокопарному определению того, что не выходит за рамки обыденного, невольно проговорился. Ведь именно такими же категориями мыслит и тот, кто писал "Историю села Горюхина", у которого не деревенька, а "страна", не просто шестьдесят три нищих крепостных, а "население страны", и т.п. То есть, "помещик" выдал этим самым свое авторство "Истории села Горюхина", а вместе с этим — и тот факт, что Белкин — вымышленный им же, помещиком, персонаж; следовательно, он выдал и свое, "подлинное" авторство "Повестей Белкина".

Итак, "автором" "белкинских побасенок" фактически является не Белкин, а его анонимный сосед, выступающий от его имени. Та противоречивость в образе Белкина, которая ставит в тупик исследователей, объясняется психологическими особенностями этого соседа, теми целями, которые он поставил перед собой, создавая эту пародию, а также его квалификацией как литератора, которая и наложила свой отпечаток на качество исполнения этого замысла. Чем точнее будет выявлено соотношение этих трех этических составляющих образа "истинного" рассказчика, тем ближе мы подойдем к разгадке замысла Пушкина, создавшего роман с такой сложной структурой.

Некоторые характеристики интенции "подлинного" рассказчика тонко подмечены С.Г. Бочаровым (о содержании "письма к издателю"): "Сообщающий посредник — ненарадовский помещик — гораздо больше выдвинут как самостоятельный образ. Определенность и реальность посредника обратно пропорциональна определенности и реальности самого Ивана Петровича Белкина. Предисловие, кажется, имеет одну цель — познакомить с автором Белкиным; но вместо него на первом плане — густой колоритный образ помещика, уже сквозь который приходится получать "биографическое известие" и человеческий образ автора. Но плотный помещик очень мало прозрачен, и Белкин сквозь него виден смутно. Белкин расплывчат и бледен в такой же мере, в которой брутальный помещик, его изобразитель и биограф, определен и характерен, "типичен"⁷.

Таким образом, если интерпретировать изложенные исследователем факты с точки зрения "авторства" Пушкина, то придется признать, что он пытался создать образ Белкина с привлечением "дополнительного источника информации", но это ему явно не удалось. Если же посмотреть на проблему с позиций "авторской" фабулы романа, то становится очевидным, что Пушкину явно "не повезло" с источником информации, который, вместо того, чтобы дать исчерпывающую характеристику своему покойному соседу, выпячивает свою личность, хотя почему-то и скрывает свое имя.

С.Г. Бочаров, правильно обратив внимание на странное значение образа "ненарадовского помещика", не сделал, к сожалению, последнего шага в цепи своих построений, не разгадав истинную роль этого "помещика" как "автора" цикла повестей; только как досадную методологическую неточность можно расценить то, что он пытается получить "биографическое известие и человеческий образ" Белкина сквозь "густой колоритный образ помещика", в то время как задача носит прямо противоположный характер: через образ Белкина рассмотреть "мало прозрачный" образ его создателя — "плотного помещика".

Заслуживают внимания обстоятельства того, как рукописи Белкина попали к "издателю". По этому поводу в "издательском" предисловии содержится явная мистификация. "Издатель" пишет только, что взялся хлопотать об издании "Повестей", однако оказывается, что к тому времени, как рукописи попали к нему, он даже не был знаком ни с обстановкой в Горюхине, ни с наследниками покойного. Уже в процессе подготовки издания "... обратились было мы к Марье Алексеевне Трафилиной, ближайшей родственнице и наследнице Ивана Петровича Белкина", но оказалось, что "покойник вовсе не был ей знаком". И только уже через Трафилину "издатель" получил адрес "почтенного мужа", из письма которого стало ясно, что все остальные рукописи Белкина (за исключением "употребленных ключницею на всякие домашние потребы", то есть, уничтоженных) находятся в его, помещика, распоряжении. Включая и рукопись "Истории села Горюхина", которую, как можно понять, Пушкин уже позже должен был "получить" от этого помещика.

Таким образом: 1) "издатель" в Горюхине не был, лично рукописей оттуда не увозил; 2) единственная наследница покойного, вообще не знавшая его, эти рукописи направить "издателю" не могла, что видно из описания "издателем" ее реакции на запрос о биографических данных Белкина; 3) единственный человек из окружения Белкина, который заинтересовался рукописями и даже забрал их — "ненарадовский помещик". Отсюда вывод: рукописи "Повестей покойного" могли попасть к "издателю" только от одного человека — "ненарадовского помещика". Далее: "получив" эти рукописи, "издатель" еще не знал о существовании "почтенного мужа", он вступил с ним в сношения уже через Трафилину. Следовательно, "помещик" направил "издателю" рукопись "Повестей" анонимно, однако в ответе на запрос "издателя" в этом не признался — намекнув, правда, на наличие у него других рукописей Белкина, как бы предлагая свое участие в их публикации.

Интересные наблюдения в отношении рассказчика "Повестей Белкина" были сделаны Н.К. Геем. Разбирая фразу рассказчика из "Гробовщика": "Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру...", он отмечает: "Это — "автор вообще". Это не Пушкин, не Белкин, и, конечно, тем более не приказчик Б.В., означенный в качестве прото-рассказчика в повести. Если хотите, это "рассказывание" без рассказчика, повествование без повествователя, от лица условного носителя повествования"⁸. То, что рассказчиком является не Белкин и не Пушкин, — вывод правильный, тем более что Пушкин в принципе не может выступать в роли рассказчика в собственном художественном произведении. Однако повествования, даже чисто эпического и отстраненного, без рассказчика в принципе быть не может, поскольку он — носитель композиции произведения. Точно так же не может состояться без рассказчика и цикл произведений, поскольку связующая воедино композиция может быть реализована только через образ единого для всех произведений рассказчика. А что истинный рассказчик цикла прямо не обозначен в тексте повестей как персонаж — это вовсе не значит, что его нет. Более того, он уже успел проявить себя весьма красноречиво в "рассыпающемся" образе псевдорассказчика Белкина, и вопрос заключается в том, чтобы выявить причины этого: то ли это сатирическая задумка "автора" цикла, то ли просто элементарное неумение создать цельный образ рассказчика мениппеи.

На данном этапе необходимо внести уточнения в определение "рассказчиков", а это связано с уточнением структуры романа Пушкина. Фактически это — "многослойное" произведение, в котором в качестве рассказчика и основного объекта изображения выступает "ненарадовский помещик", анонимно создающий сатирический цикл повестей. В корпусе этого цикла повестей как творения помещика, а не Пушкина, рассказчиком является уже Белкин. Иначе говоря, Белкин как рассказчик является образом цикла, созданного не Пушкиным, а "помещиком". Поскольку в качестве рассказчика цикла у самого Пушкина выступает аноним-сатирик — "ненарадовский помещик", то все творение этого анонима, включая и образ Белкина, с точки зрения пушкинского цикла должно рассматриваться лишь как вставная новелла, роман-в-романе.

Здесь следует остановиться на одном немаловажном аспекте теоретического плана. Белкин, этот "вторичный" рассказчик, в свою очередь подключает в ряде случаев к ведению сказа своих персонажей (например, Сильвио и графа в "Выстреле"). С.Г. Бочаров относит таких персонажей тоже к категории рассказчиков, однако с этим вряд ли можно согласиться: теория литературы совершенно справедливо относит к повествованию весь текст произведения за исключением прямой речи персонажей. То изложение событий, которое Белкин вкладывает в уста своих персонажей, должно быть отнесено не к сказу, а к прямой речи персонажей, которую в данном случае следовало бы определить как монолог. Предельный случай такой подачи материала — драма, в которой содержание произведения передается только через монологи. Поэтому следует уточнить особенности понятия "рассказчик" как композиционного средства: во-первых, его сказ должен обязательно охватывать весь корпус произведения; во-вторых, в корпусе произведения может быть только один рассказчик; в чисто эпическом произведении он может быть не виден, это — образ автора, который складывается из всей системы образов произведения; но в любом случае это — всегда только один образ, поскольку присутствие нескольких рассказчиков разрушит стройность композиции и произведение не будет восприниматься как нечто цельное в художественном отношении. Что, кстати, имеем в качестве классического примера с теми же "Повестями Белкина": поскольку у "помещика" цельный образ рассказчика Белкина не получился, нет и цикла — он появится только тогда, когда будет определен подлинный рассказчик цикла Пушкина, с его характерной психологией и интенцией.

Поскольку в "Повестях Белкина" как в двухслойном цикле (цикл "ненарадовского помещика" внутри цикла Пушкина) в одном и том же текстовом поле одновременно действуют два рассказчика — Белкин и ненарадовский помещик, это может быть воспринято как опровержение изложенного тезиса о едином рассказчике как норме любого высокохудожественного произведения. На самом деле никакого противоречия здесь нет: Белкин и ненарадовский помещик — рассказчики совершенно различных произведений (имеются в виду не повести как таковые, а два цикла произведений: "ненарадовский" и пушкинский). Здесь следует четко демаркировать границы между тремя произведениями: Белкина, ненарадовского помещика и Пушкина. А это непосредственно связано с определением границ сказа в каждом из двух циклов.

Первый уровень сказа — это то, о чем повествует непосредственно Белкин как рассказчик "помещичьего" цикла. Это — текст самих повестей за вычетом прямой речи и "собственных" лирических отступлений Белкина, из-под пера которого как "автора" вышло действительно пять повестей, не образующих единого цикла. "Ненарадовским циклом" эти пять повестей станут только при осознании читателем того факта, что Белкин — не "истинный" автор, а всего лишь художественное средство "помещика", которое и должно было по его замыслу объединить пять повестей в цикл. То есть, это — пять отдельных, не связанных между собой эпических фабул вставных новелл в рамках "романа ненарадовского помещика" (лирическая фабула, характеризующая ведение сказа Белкиным, включает в себя его, Белкина, лирические отступления в тексте повестей) плюс весь текст "Истории села Горюхина".

Второй уровень сказа — это то, о чем повествует уже сам "помещик" в роли рассказчика-персонажа романа Пушкина, то есть, эпическая фабула "его" произведения. Здесь структура эпической фабулы посложнее: это уже — цикл, в который входит текст пяти "побасенок", включая и лирические отступления Белкина (на этом уровне композиции они уже — объект эпического изображения под пером "помещика"), а также весь текст "Истории села Горюхина". Иными словами, лирическая фабула шести повествований Белкина является составной частью эпической фабулы сказа "ненарадовского помещика". "Авторской" фабулой "произведения помещика" является весь текст его "письма к издателю", а лирической — его, не белкинские "лирические отступления" в тексте пяти повестей — если таковые имеются; но вопрос их выявления — особый, он чрезвычайно важен для четкого определения психологических доминант и интенции "помещика" как рассказчика, а это — ключ к понимаю истинного содержания цикла уже самого Пушкина. Текст "письма к издателю", играя роль "авторской" фабулы в "цикле помещика", одновременно входит в состав эпической фабулы в цикле Пушкина. Эпиграф, характеризующий Белкина как персонажа в творении "ненарадовского помещика", следует отнести к "авторской" фабуле "цикла ненарадовского помещика" как "внетекстовую структуру", раскрывающую истинное отношение "автора-помещика" к главному персонажу своего цикла — рассказчику-Белкину. Отсюда видно, что под пером "помещика" этот эпиграф привносит ощутимую сатирическую акцентуализацию в созданный им образ Белкина. Следовательно, образ рассказчика-Белкина задуман "помещиком" в сатирическом ключе.

Самый верхний уровень сказа — эпическая фабула романа-мениппеи Пушкина, она включает в себя эпическую, лирическую и "авторскую" фабулы произведения "ненарадовского помещика". Авторской фабулой романа Пушкина является текст "издательского" "вступления" к "Повестям Белкина" за вычетом текста "письма" "ненарадовского помещика". Рассказчиком в этом романе является вымышленный образ "издателя" — тоже довольно непростого типа, исполненного иронии по отношению к "ненарадовскому помещику": вон ведь как "благодушно" пародирует его архаический стиль — совсем как Пушкин в его первоапрельском панегирике в адрес Катенина...

Как можно видеть, лирическая фабула повествования "ненарадовского помещика", если ее рассмотрение ограничить только текстом "письма к издателю", полной ясности в этот образ как основное композиционное средство романа не вносит, как бы "густо" этот образ ни был выписан. Причина ясна: этот образ выписан самим "помещиком", который пытается мистифицировать не только своего будущего читателя, но и "издателя"-Пушкина; "помещик", умышленно искажая свой образ, стремится остаться анонимом, ни в коем случае не дать заподозрить в своей фигуре "подлинного автора" повестей... Естественно, отталкиваясь только от текста его письма, выявить его психологические доминанты вряд ли удастся. Поэтому характеристики этого образа (психология и интенция) подлежат уточнению через систему созданных им образов, в которой решающую роль играет образ рассказчика-Белкина. Именно с такой точки зрения образ Белкина представляет особенный интерес — не столько как образ "создателя" цикла повестей не слишком высокого пошиба, сколько как объект изображения со стороны "истинного автора" — "ненарадовского помещика" — и носитель его, "помещичьей", сатирической интенции. Изображения, предельно насыщенного противоречиями, в первую очередь из-за характера композиции всех пяти повестей, носителем которой является созданный им самим, "помещиком", и выполняющий его, "помещика", художественный замысел сатирический образ рассказчика - Ивана Петровича Белкина, которому его "сосед" отвел незавидную роль незадачливого графомана.

Образ И.П. Белкина в том виде, в каком он вышел из-под пера "ненарадовского помещика", это, по сути, "паспорт" творческой манеры "помещика", включая и его "авторскую", сатирическую интенцию, психологические доминанты, а также характеристики как литератора. Последнее обстоятельство, очень важное для понимания замысла Пушкина, безусловно подлежит прояснению, хотя здесь можно предвидеть значительные трудности. Дело в том, что противоречивость образа Белкина как персонажа в изображении "помещика" может объясняться двумя основными причинами: как сатирическим замыслом "помещика", так и уровнем владения им художественными приемами. Иными словами, "дезинтегрирующийся" образ Белкина мог получиться у него в таком виде преднамеренно; с другой стороны, не исключено, что этот образ распался на не сводимые воедино куски просто оттого, что "помещик" по уровню владения пером сам недалеко ушел от графомана Белкина. Точное определение соотношения этих двух составляющих может прояснить как раз то, что является загадкой — замысел Пушкина-художника.

1. Бочаров, С.Г. Поэтика Пушкина.М., "Наука", 1974, с. 105. Возврат

8. Гей, Н. К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. М., "Наука", 1980, с. 133. Возврат

Пушкин и нарратология: три образа — Белкин,
гробовщик и рассказчик сливаются в один.
Ненарадовский помещик — слабый литератор:
Белкин как образ у него не получился. Зато
Гробовщик вышел идеально.

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: