|
|
Церковный собор (мои "православные" искания)Я пишу эти строки по памяти, не имея при себе никаких записей, которые я делал в свое время. Описываю то, что врезалось в памяти неизгладимыми следами (что забыто - это, пожалуй, "не мое", а лишь постороннее и для моего изложения несущественное). Я силюсь лишь издали всмотреться в сложное, полное загадок лицо России и увидеть ее в основных очертаниях. "Русь, вижу тебя из моего прекрасного далека, тебя вижу"... Собор для православия - основной орган церковной жизни и творчества. О нем мечтали давно все, кто жаждал возвращения русской Церкви к подлинным первоапостольским преданиям. Нарушения правил апостолов и постановлений вселенских соборов в современном православии с болью замечались многими. И я, как мирянин, вдумывался в эту сторону церковной жизни. Многое мне осветило внимательное чтение церковной книги "Правила Свв. Апостолов и постановления вселенских и поместных соборов" (на церковно-славянском языке). Уже около 1905 года образовалась "группа 32" - объединившая православных священников, искренно и убежденно стремившихся к обновлению Церкви. Издавался журнал "Век", в котором излагались смелые мысли в реформаторском духе. К людям, болеющим нестроением Церкви, пламенно и вдохновенно писавшим о подлинном выявлении в ней правды Христовой, личной и социальной, принадлежали В. Эрн, В. Ельчанинов, проф. С. Н. Булгаков, В. Свенцицкий. Некоторые из них проповедовали христианский максимализм, или так называемое "голгофское христианство". Многие среди интеллигенции смотрели с надеждой на их выступления. Еще будучи студентом, я познакомился лично с некоторыми из них. Вообще, личная беседа с глубокими людьми всегда давала мне очень много, гораздо больше, чем иная хорошая книга. Я посещал собрания "Религиозно-философского общества имени В. С. Соловьева" в Москве, где дебатировались эти церковные вопросы, беседовал с выдающимися представителями православия. Однажды приехал в Москву старец Оптиной пустыни Анатолий, на всю Россию известный своей духовной прозорливостью. Остановился он в частной квартире Ш., на Малом Толстовском переулке. В назначенный день с шести часов утра у него начался прием. В тесном коридоре толпились люди, пришедшие за советом. Пришла и моя очередь. Я вошел. Старец сидел в кресле. Он очень ласково приветствовал меня, преподав благословение. Удивительная простота, мягкость, тишина чувствовались во всем его облике. Говорил он не совсем ясно, слегка косноязычно. Расспрашивал меня о моей жизни, о духовных затруднениях. Перешли к церковному вопросу. "Скажите, батюшка, в чем вы видите главную причину того, что возрождение православной Церкви так плохо подвигается вперед?.." Старец подумал, слегка вздохнул и очень серьезно сказал: "На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи". Когда я впоследствии читал биографию Амвросия Оптинского и познакомился с теми притеснениями, которые чинили синод и архиереи по отношению к глубоко благочестивой Оптиной пустыни, - я лучше понял слова старца. Знакомство с такими светлыми личностями дало мне почувствовать в среде православной Церкви, наряду с казенной, официальной ее стороной, иную положительную стихию. Такое же светлое впечатление я вынес из книги П. Флоренского "Столп и утверждение истины". Я целое лето штудировал это значительное, глубокое произведение о православии. После того я ездил в Сергиев Посад и посетил автора. Его вдумчивый и крайне простой облик, напоминающий обыкновенного послушника (войдя в комнату в простом подряснике, он "преломился" в поясе иноческим поклоном), лишь дополнил и оживил многое, прочитанное из этой красиво и вдохновенно написанной - я бы сказал - поэмы о Церкви. Старчество - это своеобразный институт православия, своего рода поправка (корректив) к мертвой официальной церковности. К старцам, как к опытным духовно людям, народ идет со своими скорбями и печалями, прося их молитв и советов. Некоторые из них обладают даром ясновидения, но, конечно, и это не обеспечивает непогрешимости в человеке. Мои друзья, ревнующие о чистоте моей веры и чувствующие в моих взглядах расхождение с некоторыми сторонами современного православия, посоветовали мне однажды посетить старца Алексея в Зосимовой пустыни (это недалеко от Сергиева Посада). Я прибыл туда вместе с друзьями. Среди них был один молодой человек, который перед этим потерпел тяжелый удар в семейной жизни и теперь болел вопросом о разводе. Нам отвели место в монастырской гостинице. Мы посещали богослужения... Было много молящихся, паломников с разных сторон. У старца, принимавшего на клиросе храма, была большая очередь - и я не мог попасть на прием к нему в первый день. Пустынь была красиво расположена. Нам позволялось гулять в саду. Помню - я зашел в одну небольшую часовню. Внутри ее был колодец с светлой родниковой водой. Наклонившись над ним, я вдруг увидел на водной глади ясный лик Иисуса Христа. Оказывается, в куполе часовни был нарисован красками образ Христа - и Он отражался в воде, как в зеркале, когда она была спокойна. Не так ли душа, словно глубокий колодец, может отображать в себе Божественный Пречистый Лик, если она от всего земного отрешена, глубоко, невозмутимо спокойна и обращена к Господу, "взирает на Иисуса" - согласно слову Апостола? О, если бы мысли и желания нашей души были чисты и прозрачны, как светлые воды криницы! Тогда мы постоянно были бы способны отражать небесную красоту. Вхожу в храм. Вижу, как мой юный друг весь в слезах, словно пришибленный, сходит по ступенькам клироса, где он только что беседовал со старцем. Оказывается, последний поразил его своим уклонением от его главной сердечной скорби: вместо того, чтобы помочь ему разобраться в семейных трудностях, он сурово обличал его в лютеранской ереси и наставлял в правоверии. Я был принят на другой день. Узнав, кто я, он заволновался. "Ты из христианского кружка? Руководитель? Как твое имя? Владимир? Так, ведь, уже вчера у меня тут был такой?.." Ну, думаю, вот и разгадка слез моего друга. Чашу обличения, предназначенную для меня, пришлось испить ему, и какой растравляющей горечью пролилась она на открытые раны этого несчастливца! Конечно, немалая вина за это лежала на моих друзьях, которые сочли нужным предупредить старца относительно меня и этим повредили его непосредственному чутью и вдохновению. - Это, видно, батюшка, произошло недоразумение: вчера был у вас мой друг, а он тоже Владимир. - Ах, вот что! Ну, ну... А скажи, ты признаешь Символ веры и вселенские соборы?.. - Да, - сказал я. - Ну, это хорошо... Так, так... Держись истинного пути... И дальше он изложил мне еще некоторые советы, касающиеся духовной и нравственной жизни. Это было приблизительно в 1914 году. Позже, в 1915 году, я по смерти своего отца посетил два скита, лежащие недалеко от Троице-Сергиевской лавры: Черниговский и Гефсиманский. В первом я познакомился со старцем Порфирием, учеником знаменитого старца Варнавы. Портрет последнего, написанный масляными красками, во весь рост, красовался в его келье. О. Порфирий человек простой, из народа. После беседы с ним, он предложил мне остаться посидеть у него (на сундуке - обстановка его приемной кельи очень простая). Рядом со мной лежала куча писем, присланных ему с разных концов. Тихий стук в дверь. "Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас", - слышится извне. - Аминь, - отвечает старец. Входит пожилая крестьянка. Она осеняет себя крестным знамением и творит земной поклон сначала на образа, потом старцу. Остается на коленях, пока он говорит с ней. Ведь она верит: все, что старец скажет ей, это От Бога. Потом пришел человек попросту одетый - вероятно, посадский житель. Он советовался о каких-то хозяйственных делах. Старец посоветовал ему что-то продать. Вслед за его уходом вышел и я. Крестьянин медленно шел передо мной. Он, видно, не согласился с данным ему советом. "Продать?.. - бормотал он тихо. - Как бы не так!"... Службы в монастыре длинные. За всенощной, как только началось чтение бесконечных кафизм на малопонятном языке, я поразился звучным шепотом и говором, вдруг раздавшимся по всему храму, - это, оказывается монахи, стоящие длинными рядами по бокам, мирно беседуют между собой. Стоя изо дня в день на длинных службах, притом не все понимая из читаемого, они не выдерживают и переходят к разговорам. В Гефсиманском скиту принимает старец Иаков - совсем непохожий на о. Порфирия. Это суровый, властный и строгий аскет, в то время как Порфирию более свойственны умиление, улыбка и даже шутка... Я ждал в соседней келье, пока он кончит беседу с посетителем. Мое внимание привлекло какое-то писание на стене. Оказывается, это была присяга на верность государю. Изложена она была в той же форме, в какой она обычно требуется от каждого чиновника, начинаясь словами: "Клянусь Всемогущим Богом..." На меня она произвела подавляющее впечатление, как отражение того печального кесаропапизма, господства светской власти над духовной - которою добровольно угашает свою свободу наша иерархия. Ибо, как правильно говорит Мережковский, Церковь не потому стала мертвой, что государство подчинило ее себе, а наоборот: потому государство подчинило Церковь, что она оказалась мертвой. Государственный корабль мог и должен был взять ее на буксир. Когда старец позвал меня к себе, я направил главную часть разговора на вопрос, которым так болел тогда - на тему об отделении Церкви от государства... На это старец сурово и сухо сказал мне: "Оставь этот вопрос вовсе... а лучше, как учат наши подвижники, внимай себе". "Внимай себе", - еще раз строго сказал он мне на прощание. [Я посетил также, находящиеся в монастырском дворе, глубокие подземные пещеры, в которых в старину известные иноки предавались тяжкому подвид аскезы. Этот род сурового самоумерщвления характерно отражался в облике старца Иакова. Оба старца воплощают в себе две существенные стихии православия, давшие два типа, - аскетизм и любовь (ср. два типа в "Детстве" Горького, выраженные в образах отца и матери).] На дворе я встретил пожилого монаха, исполняющего черные работы. Мы о чем-то разговорились с ним, он не выдержал и высказал свою скорбь по поводу развратной и праздной жизни некоторых монахов близлежащей Троице-Сергиевской лавры. Кончились дни, когда я мог проживать в монастырской гостинице. Мне предложили ночлег в Гефсиманском скиту. Старик-монах принес мне и ужин из трапезной - гречневой каши с постным маслом. Спать там мне не удалось - ибо, лишь только я улегся, зашевелилось очень неприятное население - оно и понятно: комната посещалась богомольцами со всея Руси. Пришлось спасаться немедленно. Монах удивился такой моей чувствительности и отпустил меня. Я пошел, куда глаза гладят, хоть на вокзал. Было поздно. На пути встречаю новое здание - оказывается, это был новый монастырский лазарет, еще не открытый для приема больных. С улицы видны были светлые, только что выбеленные коридоры. "Дай, думаю, попрошусь сюда ночевать"... Вхожу. Навстречу выходит послушник, худощавый блондин средних лет с приятным цветом лица и русыми волосами. Как ласково и смиренно он принял меня! Сразу засуетился, отвел меня в чистенькую комнату, где были железная кровать и стол; принес маленькую лампу. На утро стучится и входит с самоваром. Словом, принял меня, как родного, с таким усердием и истовым русским странноприимством, - "как для Господа". Я прожил там несколько дней и отогрелся соприкосновением в лице этого послушника с подлинной народной, русской добротой. Он усмотрел во мне тоже как бы инока и убеждал меня всегда ревновать о благочестии - "ради Христа и Его Пречистой Матери". В свете всех этих исканий и хождений понятно, с каким живым интересом я отнесся к вести о том, что будет собор. Мои мечты об истинной Церкви вылились как-то в странный и причудливый сон: на темном фоне ночного неба я созерцаю большой храм, весь сияющий бесчисленными звездами, не нарисованными, а настоящими, небесными, и от него распространяется благоухание, как от ароматного сада. Звездная Церковь, "небо на земле" - так переживался мною в моем воображении идеал Церкви. * * * И вот наконец был объявлен созыв собора. Во время выбора делегатов я был в Тверской губернии. Организаторы местного предвыборного собрания предложили мне сказать слово его участникам. Вместе с сельским диаконом я поехал в соответственный приход, верст за двадцать - и здесь в храме имел большую радость выразить свои заветные думы относительно возрождения христианской общины. Наконец открылся и самый собор (15 августа 1917 г. ст. ст.). Мне удалось получить пропуск на места, предназначенные для гостей. Заседания собора происходили в большом зале нового Епархиального дома, на Лиховом переулке (прилегающем к Садовой улице). Я поднялся по широкой мраморной лестнице и вошел в зал... Скамьи для гостей помещались в самом конце, но так как они находились на возвышении, то вся картина заседания была передо мной, как на ладони. Впереди открыта раздвижная стена, так что виднеется внутренность алтаря: иконы, крест, семисвечник сверкают позолотой. Перед алтарем, за большим столом, сидят иерархи; среди них митрополит Антоний, который и был на этом собрании председателем. С правой стороны трибуна для ораторов. Все остальное пространство зала занято рядами стульев, на которых сидят делегаты. Так вот он собор... сердце и совесть Церкви... На трибуну всходит очередной оратор - благообразный старец с белой как лунь головой. Зал притихает. Оратор начал свое слово чтением 15-ой главы от Иоанна, где Христос учит об условиях всякой плодотворной работы. Очевидно, старик хотел направить мысли и сердца делегатов на путь единения, в русло евангельской истины. Ибо, как я слышал, на соборе чувствовалось разделение и неглубокий подход к церковному вопросу. "Я есмь виноградная лоза, а Отец Мой - Виноградарь; всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода". "К делу! К делу!" - слышатся со скамей нетерпеливые возгласы. Старец смущенно озирает зал - и, справившись с собой, продолжает читать Евангелие. Протесты усиливаются и растут. Сквозь шум и ропот я слышу долетающие слова, словно кроткий, но властный голос Христа, Главы Церкви, прорезывает лучами темную и ропотную мирскую стихию, опутавшую Церковь: "Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего". В перерыве ищу встречи с епископом Андреем Уфимским. Он давно привлекает мои симпатии своим идеализмом, одухотворенным обликом и ревностью о подлинном древле-церковном благочестии. Перед тем он выступал на собрании нашего студенческого христианского кружка в одном из студенческих общежитий (на Грибоедовском переулке) и привлек общее сочувствие своим безыскусственным словом о жизненном, деятельном служении христианской любви. "Мы тут на соборе в меньшинстве", говорит он с горькой усмешкой: "нас называют за наши требования большевиками... Мой проект о реформе прихода отвергнут... И так отвергается проект за проектом. Остается быть молчаливыми свидетелями". Другие передавали мне, что собор, к сожалению, занимается чуть ли не главным образом вопросами внешними и материальными (как, например, - о жаловании духовенству). В печати кто-то назвал состав собора "дворянско-буржуазным блоком". Я был еще раз на соборе - и тогда тоже не вынес светлого, обнадеживающего впечатления. По отзыву одного из участников собора, профессора О., сообщенному мне недавно в личной беседе, значение собора состояло в том, что он в трудное для Церкви время объединил и сплотил верующих. Таким образом его деятельность была чисто охранительная. О какой-либо творческой или реформаторской работе на нем не было и речи. Между тем, соответственные проекты поступили на собор. Среди них был представленный одним священником доклад о необходимости возврата к практике крещения взрослых, согласно с крещальным чином [изложен в церковном требнике], требующим, как известно, евангельского просвещения и сознательной веры со стороны крещаемого до совершения таинства. О подаче этого проекта упоминалось в тогдашней светской периодической печати. В дни собора я посетил епископа Андрея для личной беседы в Сретенском монастыре. Он назначил мне ранний, час. Еще до рассвета, в потемках, я едва разыскал калитку монастыря. Епископ принял меня запросто. Беседа с ним дополнила обаяние чистого аскетического облика этого инока-идеалиста, мечтающего о действительном воплощении евангельской правды в церковной жизни. Он говорил мне, что, по-видимому, уйдет из государственной православной церкви. [Как теперь стало известным, еп. Андрей перешел к старообрядцам (беспоповцам), последовав примеру петербургского профессора - архимандрита Михаила (ставшего епископом у старообрядцев так называемого австрийского толка, т. е. приемлющих белокриницкую австрийскую иерархию).] Одним из важных деяний собора были выборы Патриарха. Предложены были три кандидата на патриарший престол: митрополиты Тихон Московский, Антоний Волынский и Арсений Нижегородский. Часть делегатов была против избрания патриарха вообще. Они предлагали опустить в урны, кроме трех записок с именами упомянутых кандидатов, еще четвертую записку, чистую - что означало бы: Господь Иисус Христос есть глава Церкви и никаких видимых выразителей какого-либо главенства в ней быть не должно. К этой части собора принадлежал проф. Н. Д. Кузнецов, который и рассказал мне лично об этой детали соборных деяний. Выборы Патриарха состоялись в Храме Христа Спасителя 18 ноября 1917 г. н. ст. Огромная церковь была переполнена. Мне удалось попасть вовремя и быть по близости от архиерейского возвышения. У царских врат была поставлена на маленьком аналое икона Владимирской Божьей Матери, а около нее урна. После общей молитвы старец Алексей (из Зосимовой пустыни) вынул записку - на ней оказалось имя Тихона, митрополита Московского. Он и был провозглашен "Патриархом Московским и всея Руси". Религиозное настроение народа все с большей силой искало своего выражения. 28 января 1918 года состоялся грандиозный крестный ход всей Москвы на Красную площадь. Стоя недалеко от Лобного места, я видел, как с различных улиц втекали на площадь бесконечные потоки московского люда, возглавляемого духовенством с крестами, иконами и хоругвями, сверкающими золотом. Говорили, что в процессии участвовали сотни тысяч человек. Пели пасхальный тропарь: "Воскресение Твое, Христе Спасе"... По-видимому, народ чувствовал уже приближение суровой борьбы с религией и хотел выразить свое сочувствие Церкви. Со временем крестного хода случайно совпала моя лекция на Высших Женских Курсах на тему: "Живая вера и творчество жизни". Я еле попал в трамвай, который медленно двигался по запруженным улицам. В толпе чувствовалось возбуждение нездорового характера. Когда я ехал по Арбату, какой-то господин в котелке "висел" на подножке трамвая, держась за рукоять. Вдруг кто-то из проходящих с криком: "шапки долой!" сбил палкой с его головы котелок. Неподалеку возвращались с хоругвями участники крестного хода - и сочувствующие встречали их, согласно религиозному обычаю, с открытыми головами.Духовный развал 23 ноября 1918 года был обнародован декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Практически власть с самого начала не только отстранилась от поддержки религии, но и вступила с нею в борьбу, во всяком случае там, где была или только подозревалась за религиозной деятельностью политическая подкладка. Народ массами стал отпадать от Церкви, поскольку он принадлежал к ней лишь формально. И как обыкновенно, отпадение легко перешло в богоборчество, атеизм и антитеизм. ("Кто не со Мной, тот против Меня"). На смену государственной религии явилась государственная безрелигиозность и антирелигиозность. Палка, перегнутая в одну сторону, теперь откачнулась в противоположный край, и, согласно русской повадке и способности к исступлению - привела к крайности. В центре Москвы, на месте иконы Спасителя, укрепленной в стене бывшей Городской Думы, над Иверской часовней - теперь красовался рельеф: "Религия есть опиум для народа". В другом месте Москвы, на одной из улиц я видел висевшую поперек тротуара вывеску (сделанную масляной краской на жести) со словами: "Нет ни Бога, ни природы". К такому выводу приходит умствование, когда оно перехватывает через край, по известному выражению, "ум за разум заходит" (когда, по Достоевскому, "малый ум", в силу душевного извращения, становится выше "большого ума"). А русские мужички в простоте своей немедленно стали применять безбожие к делу. В одном селе Казанской губернии крестьяне вынесли престол из храма на улицу и расположились вокруг него обедать. Однако местные татары не потерпели такого поругания святыни. Они отобрали престол и поставили его на место. Еп. Андрей Уфимский благодарил по этому поводу в специальном письме, помещенном в печати, магометанского муфтия за то, что он так хорошо воспитал в религиозном отношении своих прихожан. Позднее я не раз наблюдал, как хлеб, картофель и прочие товары в лавках и на базарах отпускались покупателю в мешках, сделанных из красивых "пергаментных" листов напрестольных евангелий - с каемками, заставками и красными строками. Оказывается, запас заготовленных Синодальной Типографией евангелий попал на рынок - и торговый люд, ничтоже сумняшеся, пустил в оборот страницы из Вечной книги, как обыкновенную рыночную принадлежность. И не обратилось ли в самом деле Евангелие в обмирщенном христианстве лишь в предмет торговли, который мы продавали за тридцать сребреников на рынке мира сего? И не обратился ли вообще храм - "дом молитвы", в дом торговли, в чем гневно упрекал Господь народ израильский, когда изгонял торгующих из храма? И вот для обличения нашего Евангелие попало на базар, на прилавок торгаша в качестве оберточной бумаги. Эти измятые и захватанные драгоценные реликвии хранятся у меня как печальные и выразительные напоминания о том, что св. Евангелие надо не только распространять как книгу, но надо его и объяснять народу. Здесь опять прав Достоевский, который говорит устами Зосимы: "Толкуйте народу Евангелие неустанно". "Гибель народу без слова Божия", и именно без его разумения и приятия всем сердцем. "А если Бога нет, то все позволено", - таково ведь русское умозаключение, доведенное до своего конца. Вот тут-то и оправдался пророческий стих из "Бесов" Достоевского:Идут мужики, Религиозная жажда Гибель народу без слова Божия, ибо жаждет душа его слова. Достоевский Вернувшись однажды вечером домой, я нашел у себя на столе письмо, спешно вызывающее меня в Тулу для чтения лекции. Нужно было ехать в тот же вечер, так как зал был снят назавтра. Я поспешил на Курский вокзал. У кассы стола длинная очередь. Ко мне подошел какой-то господин, предлагая перекупить у него билет (оказавшийся ему ненужным). Я отнесся к нему с недоверием, опасаясь за действительность билета, но все же взял его, и хорошо сделал - ибо, как потом выяснилось, в тот день на Тулу больше билетов не продавали. Ехать было очень неудобно. Пришлось стоять на площадке с выбитым окном. Был мороз, дул резкий ветер. Предстояло часов семь пути, и притом ночью. От усталости и желая укрыться от ветра, я опустился на пол (место мое было как раз у открытого окна) и сел между солдатских сапог, так как вся площадка была забита красногвардейцами. Каждый из них по очереди придерживал у разбитого окна большой грубый мешок для защиты от холодного ветра. Один из солдат похвалялся грабежами и убийствами, в которых он участвовал в дни революции. Я не выдержал, встал из своего уголка и спросил рассказчика: "Разве Христос в Евангелии учил так делать?" - А нешто мы его читали? Мы только крышку Евангелия целовали... А что в ем писано, того не знаем. Поистине, "гибель народу без слова Божия". В этих откровенных словах заключается разгадка и русского безбожия и нравственного одичания - по крайней мере, в их значительной части. Об этом я размышлял, опустившись опять в свой уголок на дне площадки. Через некоторое время мои мысли были прерваны: "Товарищ, вставай, твоя очередь держать мешок". Я встал и, прижимая мешок локтями, прислонился к раме. Сердитый ветер врывался через щели и немилосердно обдавал меня стужей. Вот и Тула. Типичный для старинных среднерусских городов кремль с храмом и зубчатыми стенами. Знаменитый оружейный завод, работающий по-прежнему. В этом городе были прочитаны мною лекции для гимназической молодежи. Через некоторое время с этой же целью я был приглашен в Рязань, в "Дом юношества". Здесь я читал несколько раз при переполненном зале. Видно было, что молодежь чувствует себя на распутьи и силится среди множества лозунгов и призывов найти верную дорогу. Для нее специально я разработал несколько лекций: "Молодость и жажда подвига", "Душа молодежи", "Новый строй и нравственные задачи молодежи" и т. п. Единственное, что может удовлетворить молодежь, говорил я, это прекрасное действие в жизни, т. е. подвиг. Без него жизнь будет лишь "неподвижным движением". Религия без подвига - это религия старости. Подвиг без религии неосуществим. Я ставил перед молодежью два вопроса: 1) удовлетворяет ли ее призыв Христа к подвигу жертвенной любви? 2) нуждается ли молодежь в благой вести Евангелия о Христе, как источнике творческой силы? Другими словами - "нужны ли птице крылья?" Я старался говорить им их собственным языком, например, цитируя слова из одного студенческого письма, полученного мной: "Страшно потерять молодость!" Между тем, учение Христа - есть Евангелие вечной молодости. Тот, кто прожигает молодость для себя, тот потеряет ее - и некогда, оглядываясь на свое прошлое, с его светлыми порывами, будет переживать тургеневскую печаль: "Как хороши, как свежи были розы!.." Но тот, кто отдаст свою молодость Христу, тот ее приобретет, тот постигнет тайну вечной бодрости, энтузиазма и творческой силы. Молодость Христу! И скорее, пока душа отзывчива на все возвышенное и прекрасное. "Смотри, чтобы день жертвоприношения не склонился к вечеру, прежде чем ты успеешь положить дар твой на жертвенник" (Тагор). Новый строй, устранивший старые внешние авторитеты, ставит перед молодежью новые задачи: предоставленная самой себе, она более, чем когда-либо, нуждается в выработке духовной самодисциплины и нравственной самообороны против тлетворных влияний жизни. Молодежь чутко прислушивалась к призывам Евангелия. Образовались кружки для его изучения и практического, деятельного применения заветов любви и чистоты в жизни. Я получал много писем от молодежи - в них много было благоуханного юношеского идеализма. Но рядом звучали ноты сомнения, искания, иногда отчаяния. Одно из этих писем постигла странная участь. Некий юноша - студент писал мне о своих религиозных сомнениях, прося совета, - как их преодолеть. Каково же было его удивление и разочарование, когда он получил на это письмо ответ (за подписью моей фамилии) следующего содержания: "Друг мой, неужели вы верите, что я искренно проповедую религию? Я делаю это только потому, что мне хорошо платят"... Хорошо, что юноша показал это письмо той даме (хорошо знавшей меня), которая посоветовала ему написать ко мне. Тогда все выяснилось. Письмо было кем-то перехвачено, и этот злой шутник взялся подделать мой ответ. Но "нет ничего тайного, что не сделалось бы явным". Вскоре я был приглашен для чтения лекции во Владимир-губернский от культурно-просветительного отдела местного исполкома. (В этом городе я читал однажды еще в 1916 году, и теперь мои знакомые содействовали данному приглашению.) Я отправился туда с одним студентом. По приезде мы сразу натолкнулись на препятствие. Оказывается, под влиянием одного педагога-материалиста, лекция была отменена. - Почему вы нам не сообщили? Мы напрасно приехали. - Не успели. Но - все к лучшему. Мы решаем попытаться все же устроить лекцию, хотя бы в другом помещении (первоначально исполком предоставил для нее Народный Дом). Наша знакомая, местная жительница, отправилась искать зал. Мы вдвоем стали на колени и просили помощи у Бога. Скоро дама вернулась, сказав, что для лекции предоставлено железнодорожное депо. Мы начали действовать. Написали синим карандашом афиши (с заглавием: "Евангелие и свобода"), сварили из муки клею и пошли на главную улицу. Студент несет бутылку с клеем и пачку афиш; я его сопровождаю. Останавливаемся у первого столба для объявлений. Мой друг молча, флегматично и медленно намазывает место клеем... Проходящие останавливаются. Молча с любопытством дожидаются - что за афиша будет наклеена? Толпа увеличивается. Мы идем дальше. Опять любопытные. Никто не спрашивает о разрешении. Вечером в 7 часов идем в депо. Там уже заранее должны были поставить столик для продажи билетов. % Но в зале мы застаем неожиданную картину. Он переполнен. Столик да и скамьи в зале были смыты нахлынувшей толпой. Люди громоздились и на эстраде. Передо мной было море голов. Куча записок с вопросами росла передо мной, на столике (типичные вопросы: существует ли Бог? верите ли вы в мощи? кто написал Евангелие? существует ли загробная жизнь? верите ли вы в чудо?). После лекции была оживленная беседа. На другой день в местной газете появилась заметка с выражением благодарности за популярное изложение евангельских истин, столь необходимых в наше тревожное, критическое время. Так "Бог отверз нам дверь для слова" и в этом случае. Однако, то или иное препятствие перед лекцией я наблюдал как правило. Оно подтвердилось вскоре еще в одном случае, а именно во время посещения маленького старинного русского городка Владимирской губернии - Юрьева-Польского, куда пригласили меня знакомые. Приехав туда, я вздумал наклеить на улицах выпущенное нашим кружком еще в начале революции воззвание чисто-религиозного характера: в нем русский народ призывался к мирному труду и взаимному единению в духе Евангелия, во имя Христа. Только наклеил несколько этих листочков - как вдруг подходит ко мне "милицейский": "Вы что тут клеите? А разрешение у вас есть? Кто вы? Откуда?" Пригласил меня в исполком. Там как раз происходило деловое собрание - сидели простые русские люди из мещан и рабочих. Они отнеслись ко мне не с угрозой, а с любопытством. Я прошу отпустить меня, так как я должен читать лекцию. Не тут-то было: оказался задержанным. Сижу час, два. Наконец врывается в заседание знакомый врач, который участвовал в приглашении меня из Москвы. Выясняется моя личность - и меня милостиво отпускают. Прав Достоевский не только, когда говорит: "Гибель народу без слова Божия" - но и во второй половине этого знаменитого изречения: "ибо жаждет душа его слова и всякого прекрасного восприятия". Лишнее доказательство этого я видел в русском Манчестере - Иванове-Вознесенске. Под лекцию был снят городской театр. Когда я пошел туда, я увидел огромный хвост на площади - это покупались входные билеты. Весь театр с тысячей мест был заполнен. В беседе выступал известный коллекционер и владелец знаменитого местного музея Бурылин. Он обратился к молодежи с кратким свидетельством о Боге: "Тут в прошлом году один юноша покончил с собой, оставив записку: если Бога нет, жить не стоит. Это печальное, но убедительное доказательство в пользу необходимости веры", - сказал он. В заключение я пригласил желающих придти на другой день на специальное собрание для более близкого изложения вопроса по Евангелию. Мы думали воспользоваться для этого одной из комнат театра, ожидая человек 50-100. Каково же было наше удивление, когда я увидал на другой день опять полный театральный зал (хотя уже не так набитый, как накануне). Между тем, я намеревался теперь прочесть не лекцию, а одну из глав пророка Исайи: "Жаждущие! Идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте и ешьте". "Мои мысли не ваши мысли, ни ваши пути - пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших". В иное время было бы странно выступать с Библией со сцены театра. Я упомянул об этом в своей речи. "Мы зачастую превращаем храм в театр - а на самом деле нужно театр превратить в храм. И вот революция духа приведет к этому и уже приводит. Материальная революция не может удовлетворить нас - нужно еще и преображение духа. Я видел у вас на улицах колодцы; около каждого стоит икона, по-видимому, для освящения воды. Но был некогда день на земле, когда у одного колодца в Палестине сидел Сам Христос - и Он звал душу человеческую к утолению ее духовной жажды водою живой... "Всякий пьющий воду сию возжаждет опять; а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную"". Там же была объявлена специальная лекция для молодежи. Нам позволили собраться в зале женской гимназии. Однако, в час лекции собравшимся было объявлено, что в здании гимназии она состояться не может "вследствие карантина". Между тем толпа учащихся выросла до внушительных размеров (было человек 500). Стали вноситься разные предложения. В результате остановились на каком-то клубе и пошли всей массой. Это было оригинальное шествие молодежи по улицам - в такое время, да еще в этом огромном рабочем центре. Пришли к зданию, но и тут препятствие - надо добиться разрешения. Ведутся переговоры по телефону. Но толпа молодежи лавой устремляется по лестницам, заливает зал. Шум, гвалт, как обычно среди юношей и подростков. Они стоят близко около меня - я говорю почти в упор. Излагаю свои мысли на тему: "Отвечает ли Евангелие запросам молодежи?" Я верил и верю, что русская молодежь обладает глубокой, пытливой душой, жаждущей цельности в жизни, как это выражает у Достоевского Алеша Карамазов: "Пойти за Христом не значит сходить к обедне, и отдать все Христу не значит дать два рубля нищим". Мне всегда казалось, что именно к молодежи обращено прежде всего Евангелие, во всяком случае, к людям, молодым духом, способным мечтать, дерзать, томиться и жаждать, умеющим прямо смотреть на Солнце, в то время как люди, старые душой, предпочитают полусвет мещанских идеалов сытости и самодовольства.О юность, мощь в тебе орлиная летать! Мицкевич У анархистов Анархизм относится к характерным элементам русской души, ибо безначалие, безудержность и исступление - искони ей родственны и близки. Вне дисциплины государства народная душа имеет два выхода: или она падает вниз, в подполье первобытного, разнузданного дикаря (это безначальная стихийность, варварство, свобода без дисциплины); или она поднимается вверх, над государством, из царства необходимости в царство положительной, творческой свободы, царство благодати, - здесь государство не нужно, поскольку в душе царствует Бог. Однажды, весной 1917 года, проходя по улицам Полтавы, я встретил агитаторов с кружками для сбора денег в пользу какой-то социалистической партии. Я отказался платить, сославшис  ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...  Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...  Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...  ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между... Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:
|