|
|
Церковный вопрос: беседа с патриархом ТихономК этому времени, т. е. к периоду 1019-20 г., относится мой усиленный интерес к вопросу о возрождении Православной Церкви. Были разоблачены многие неправды официального христианства. Народ стал массами уходить из Церкви. Духовенство редко решалось поднять голос в защиту Евангелия, перед лицом воинствующего атеизма. Я много размышлял в то время о причинах такого упадка церковной жизни и сосредоточился на вопросе об условиях вступления в церковь, о возрождении отдельной личности, на вопросе о крещении; ходил заниматься в лучшее тогда книгохранилище, в Епархиальном Доме, куда по распоряжению властей были свезены книги религиозного содержания; там же происходил и Церковный Собор в 1917 г.; здесь я изучал вопрос по первоисточникам древнего периода, по творениям Отцов Церкви. В это время в Москве был голод. Приходилось, например, брать в качестве завтрака маленькую коробочку с конопляным семенем (оставшимся от моей канарейки, которая погибла от холода в квартире). К тому же библиотека не отапливалась. Я приходил в валенках и занимался с разрешения библиотекаря на площадке лестницы, где было немного теплее, благодаря близости жилых помещений. В квартире у нас также сильно ухудшились условия. Пришлось всей семьей - т. е. четырем человекам, жить в одной комнате; спал я две зимы на столе. Центральное отопление не действовало. Выстроили маленькую кирпичную печку, которая, благодаря отсутствию специальных дымоходов, сильно дымила. Моя младшая сестра, занимавшаяся нашим хозяйством, стала болеть глазами от дыма и однажды была найдена лежащей без чувств под густой завесой дыма. Голод усиливался. Не было хлеба. Ели мороженый, почерневший, осклизлый картофель и рожь, которую сами мололи в кофейной мельнице. Сестра иногда отказывалась от своей доли, ради нас, уходивших из дому на работу. Однажды, по прочтении одной лекции в Петровско-Разумовской Сельскохозяйственной Академии я получил разрешение подобрать на огородах Академии оставшиеся овощи. Я копал в земле, отыскивая морковь, репу, отброшенную капусту, и так набрал около пуда. На другой день ударил мороз, и я от напряжения и усталости простудился, так что пришлось пролежать неделю на своем столе. Все же Бог удивительно хранил. Мы были слабы, но не болели. За отсутствием трамвая, по десятку верст делали в день. Настроение было бодрое. По вечерам мы всей семьей в дополнение ужина - пели духовные песнопения (православные и евангельские). Сестра выходила на базар продавать вещи. Ее муж возил их в деревню, для обмена на продукты. Я после лекции где-либо в провинции получал неожиданный драгоценный дар, большой каравай черного ржаного хлеба. Одежда износилась. Сапоги иногда надевали по очереди. И в этом явилась помощь с неожиданной стороны. В учреждение, где служил шурин, поступила одна пара ботинок с деревянными подошвами. В результате лотереи он их и выиграл. Ко мне в это время пришла одна студентка, которая раньше слушала мои лекции, а теперь работала в области коммунистического просвещения на кожевенной фабрике. Она пришла ко мне с приглашением читать для рабочих лекции по литературе идеалистического содержания; "этот постоянный материализм скучен и односторонен в смысле развития", говорила она. Я согласился. И так как лекторам выдавалась помощь натурой, я получил от кожевенного отдела по ордеру новые русские сапоги. К сожалению, я не дождался возможности отработать эти сапоги. Знакомая была в это время из Москвы переведена на Урал. Ее заместитель сказал мне так: "Мы, товарищ, пригласим вас, когда отыщем для вас опытного оппонента. Иначе, ваши лекции послужат к разложению сырых рабочих масс... Мы вам сообщим"... Я наведывался, но безрезультатно. Отзыв упомянутой коммунистки о материализме напоминает мне еще один случай из прошлого. Как-то я читал лекции по русской литературе на московских частных общеобразовательных курсах для рабочих, причем указывал на религиозные идеи в произведениях Чехова и др. Один преподаватель-материалист потребовал на совете устранения этих лекций. Тогда один из рабочих сказал: "Надо же нам что-нибудь и о небе воображать". В результате горячих прений совет высказался (большинством 16 против 1) за сохранение лекций. Итак, как уже сказано, я работал над церковным вопросом. В конце 1919 г. составленный мною доклад был прочитан в присутствии многих верующих друзей, нескольких священников: были также представители баптистской общины В. Г. Павлов, из Армии Спасения и т. п. Основная идея доклада была та, что мы должны вернуться в церковной практике к крещению взрослых, к крещению по вере. Сознательная вера, обращение, возрождение должны предшествовать этому священному акту "обещания Богу доброй совести". Так написано в слове Божием. Так поступали апостолы. Еще в IV ст. такие Отцы Церкви, как Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст - хотя они были детьми христиан и даже духовных лиц (как Григорий Богослов) - были крещены после 20 лет. То же подтверждает современный крещальный чин Православной Церкви, хотя он не совершается, как должно: священник задает крещаемому вопросы: "отрицаешься ли сатаны?", "сочетался ли Христу?", а отвечает на них, вместо крещаемого, крестный отец, который часто это делает полусознательно или даже без всякой веры. Отсюда множество формальных и мертвых членов в Церкви, отсюда и массовые отпадения от Церкви в период революции. Словом, мы должны вернуться к простому и ясному завету Воскресшего Господа: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари: кто будет веровать и креститься, спасен будет". Позже я читал этот же доклад в одной из старинных московских церквей, на собрании прихожан. Это было вечером. Настоятель храма сказал несколько слов о том, что вопрос рассматривается с ведома Патриарха, что мы выслушаем доклад в порядке обсуждения спокойно, в духе взаимного мира. Народу было много. Прихожане сидели на скамьях, как обычно во время бесед. Я стоял на возвышении, где помещается хор - и читал свой доклад, держа в руках свечу темного воска. Еще до сих пор у меня хранится эта рукопись, закапанная воском. После доклада была беседа. Некоторые горячо возражали мне, иные высказывались в пользу доклада. Один молодой священник в упор спросил меня: "Вы считаете себя членом Церкви? В Церкви вы или нет?" - Я ответил: "Нет, я нахожусь в притворе Церкви". Артистка Художественного театра Б. подошла ко мне, пожала руку и сказала: "Я не согласна с вами... Но я благодарю вас за вашу искренность". Вскоре еще в одном храме (на Страстной площади) предложено было мне говорить на тему "о возрождении". Я проводил мысль, что возрождение не зависит ни от каких внешних действий - его пережили до и без крещения разбойник на кресте и сотник Корнилий. Меня естественно спросили: "Как же вы смотрите на крещение младенцев?" И я опять изложил тезисы своего доклада. Затем я пошел с согласия нашей группы с этим докладом к Патриарху. Он был тогда под домашним арестом. Нужно было в приемной записывать в особой книге для посетителей сведения о цели прихода. Я сообщил, что пришел "от группы православных мирян с докладной запиской по вопросу об обновлении Православной Церкви". Незадолго до этого времени Патриарх изъявил согласие посвятить меня в стихарь для проповеди слова Божия в храмах - и двое видных московских протоиереев, близких к Патриарху, написали ему, согласно его предложению, рекомендательные отзывы обо мне, как это обычно требуется. [Частным образом я уже давно выступал в стихаре в разных храмах в Самаре, Москве, в селах по приглашению местных священников.] Оба написали, не ограничиваясь формальной стороной дела, но усердно убеждая Патриарха в полезности этого акта для дела Христова. Патриарх ожидал меня в эти дни с данным заявлением. Но теперь я пришел с "докладной запиской". День был не приемный. Патриарх принял "доклад" и через секретаря назначил мне беседу на ближайшей неделе. В назначенный день я пришел. Секретарь повел меня наверх. Мы прошли большую залу, с пальмами и художественными картинами в больших золотых рамах. В этом зале Патриарх принял меня в первый раз, когда я хлопотал насчет позволения проповедовать в Богородском соборе. Теперь Патриарх сидел в малом зале. На нем была лиловая ряса с панагией и белая патриаршая шапка с крестом. - Ну, реформаторы... - начал он отечески-благодушным тоном. "Записку вашу я прочитал... Да... Но если б я и был с вами согласен, что же я один могу сделать? Это подлежит власти собора. Вот сегодня я был на Богослужении... Детей было много у св. Причастия. Плач, крик... Вы не думайте... У меня у самого голова болит от них", - шутливо добавил он. Затем Патриарх привел в пользу крещения младенцев примеры "целых домов", о крещении которых сообщается в Деяниях Апостолов. - Но ведь детей могло там и не быть... - сказал я. "Ваше Святейшество... мое личное затруднение заключается в том, что я на основании слова Божия признаю себя некрещеным, а в то же время я не имею желания выступать из Православной Церкви. Могу ли я быть крещеным по вере в православной Церкви?" "Ну, нет. Церковь признает только единое крещение". - "Ваше Святейшество! Как же мне быть? До сих пор я ни от кого не слышал доводов из слова Божия против своих выводов..." - "Ну, идите к анабаптистам, они вас и окрестят", - сказал Патриарх, полушутя. Уходя, я напомнил ему о намерении посвятить меня в стихарь, и спросил, что он думает об этом в связи с моими нынешними взглядами. (Я считал необходимым предупредить его о последних также ввиду вопроса о стихаре.) "Да, со стихарем придется обождать... Вопрос, интересующий вас, важен, - сказал Патриарх, возвращаясь к моей записке о крещении. - Работайте далее и готовьте материал для собора". За дверями послышались шаги - очевидно, кто-то еще пришел на прием. Я встал. Преподав благословение, Патриарх сказал: "Мой секретарь архимандрит Неофит тоже прочитал вашу записку. Он заинтересовался ею. Пойдите, побеседуйте с ним. Он человек ученый". Я вышел. Внизу я был принят архимандритом Неофитом в его келье. Это был брюнет, с приятным чистым цветом лица, с легким румянцем и темными большими глазами, приветливо смотревшими из золотой оправы очков. Он принял меня очень тепло, одобрительно отозвался о том, что именно миряне думают над церковными вопросами, просил сообщать о предстоящих подобных работах и также порекомендовал представить доклад на собор: "Вопрос о времени крещения может обсуждаться: это недогматический, а канонический вопрос - и формы его решения могут меняться в связи с требованиями времени". - Когда же будет собор?.. Разве мы можем его дожидаться? "Это, конечно, не раньше конца гражданской разрухи". - "Но ведь разруха-то и могла бы придти к концу, благодаря духовному собиранию народа через собор". (Потом я подумал - что это все равно, как если б нас утешали тем, что пожарная команда приедет после пожара.) Опять в Самаре Весной 1920 г. меня вновь пригласили в Самару. Но в то время транспорт был настолько затруднен, что требовалось особое разрешение на право покупки билета. Я получил это разрешение, лично обратившись к товарищу наркома по просвещению Покровскому, - он дал мне позволение на проезд согласно моему удостоверению об избрании меня преподавателем Государственного Самарского Университета. Теперь еще оставалось купить билет. Предстояла неприятная перспектива ехать в набитом вагоне, а может быть, и в теплушке. А между тем, вышло так, что я ехал в Самару в бархатном малиновом купе I класса один, располагая всем помещением. Так я за всю жизнь никогда не ездил. Случилось это потому, что один из больших железнодорожных начальников, коммунист N., заинтересовался беседой со мной на религиозную тему и потому предполагал проехать со мной в своем купе часть пути. Но ко времени отхода поезда он почему-то не явился - и я поехал один. В дороге я очень отдохнул, не было никаких затруднений, всюду почтительное внимание - может быть, меня принимали за важную особу, едущую "из центра"; лишь в Сызрани подсадили, и то почтительно испросив моего разрешения, еще каких-то господ, причем все мы в душе, очевидно, считали друг друга за важных людей. Я читал в пути псалом 22: "Господь Пастырь Мой... и я ни в чем не буду нуждаться". В Самаре первая лекция была устроена мною в актовом зале Университета (где я читал и прежде). Тема лекции была та же, что и в Москве. "Почему надо верить в Бога?" Зал был переполнен. Проходы и кафедра были забиты людьми; слушатели стояли и в соседнем помещении библиотеки; пришло много коммунистов. Они были очень возбужденно настроены. По моему адресу слышались резкие выражения. Когда я сказал, что Дарвин был религиозный человек, стоявший сзади студент крикнул: "Это ложь. Прочитайте автобиографию Дарвина". Во время прений - двое граждан в толпе, стоявшей позади меня, о чем-то спорили. Оказывается, один говорил резко что-то против меня, другой ему сделал энергичное замечание; в результате первый обратился ко мне со словами: "Товарищ лектор - меня на вашей лекции оскорбляют"... Это вызвало смех соседей. Одна студентка потом сказала члену нашего кружка: "Ваш кружок победил во всяком случае морально. Мы слышали с их стороны много грубости, на которую вы отвечали со спокойным достоинством". Через некоторое время на дверях Университета появился большой плакат. На нем нарисовано было восходящее солнце, и провозглашена тема: "Почему не надо верить в Бога?" Лектор - заведующий просветительной работой при отделе Народного образования, N. Тут же был написан девиз лекции: "Когда наука делает шаг вперед, религия отступает на два шага назад". Я пришел на лекцию невзначай - сначала не хотелось идти. Народу было меньше - люди религиозные не пожелали ее посетить. Я сидел во втором ряду. Лектор не появлялся полчаса, час. Студент-украинец оборачивается ко мне из первого ряда и говорит: "Я його бачив... Вы, як взнав, що ви тут, втик"... - "Не может быть - вам показалось". - "Алэ я вам кажу, що це правда". Наконец, на эстраду вышел студент - устроитель лекции и, сдерживая почему-то на лице улыбку, сказал: "Лектор явиться не может. Но мы устроим диспут без него. Товарищ Н. согласился его заменить". Это был пожилой студент, тот самый, который накануне на моей лекции назвал мои слова о Дарвине ложью. Он попросил у публики разрешения несколько подготовиться. Я попросил записать меня в число ораторов. Лекция началась. "Товарищи! Лектор Марцинковский говорил, что Дарвин был религиозным человеком. А я документально докажу сейчас, что это неправда". И он прочитал из автобиографии Дарвина следующие слова этого ученого: "Я в юности своей вполне отказался от христианства". Итак документально и публично было показано, что я солгал. В публике навострился слух в ожидании пикантных событий. Что было делать? Я в эти дни искал автобиографию Дарвина, которой вообще не читал до того, но найти ее в библиотеке Университета не удалось. Я помолился внутренне. Меня осенила мысль - я послал председателю записку, прося прислать мне книгу Дарвина. Он любезно это сделал. Я нашел место, приведенное оратором. Оказалось, что оно отражало лишь временное переживание молодого мыслителя - а позже он вернулся к вере. Таких мест, подтверждающих его религиозность, я нашел восемь - и все их заложил бумажками. Лектор кончил, ему аплодировали. Вызвали меня. Затихли в любопытном ожидании. Как-то я оправдаюсь? "На документы я отвечаю документами", - говорю я. Я прочел положительные отзывы Дарвина о религии и подчеркнул последний из них из позднейшего периода его жизни: "Я никогда не был атеистом в смысле отрицания существования Творца". "Между этим местом и тем, которое привел сегодняшний оратор, нет никакого противоречия... Дарвин в юности пережил сомнение в христианстве. А кто из нас этого не пережил? Я тоже сомневался в юности, но потом в юности же нашел веру в живого Бога и Христа"... Аплодисменты заглушили мои слова. "А теперь, - сказал я, - позвольте мне Библию, на которую вы ссылались". Оратор передал мне большую Библию, с золотым крестом на обложке. Рука его заметно дрожала. Я продолжал: "Библию надо читать очень вдумчиво... Лектор говорит, что есть противоречие в первой главе: выходит, что свет сотворен в первый день, а солнце в четвертый. Как же мог быть свет без солнца? Объяснение таково: Автор книги Бытия употребляет в первом случае слово "сотворил" (евр. bara), т. е. впервые вызвал к существованию, элемент света. Во втором случае, когда речь идет о солнце, употребляется слово: "создал" (евр. asah), означающее акт довершающий, заканчивающий. Бог в первый день сотворил световую энергию, а в четвертый завершил этот творческий акт тем, что собрал разлитую световую энергию в центры. Тогда сотворил свет, а теперь устроил светильник и, если так можно выразиться, укрепил его и зажег... Наука подтверждает такой процесс. Астроном Гершель говорит, что вначале, до появления солнца, была "световая туманность". Не желая унижать своего противника, в котором я чувствовал тон искреннего искания, я в конце своей речи подчеркнул то общее, что объединяет нас, и атеистов и верующих, - это жажда правды, томление по этой правде и искание ее; нас объединяет страдание.Вся Россия лишь страданье, Вдали Буксир гудит; Там ряд старинных плит Оно, как вещий звон, Самара, июль 1920 г.   Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...  Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...  ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...  Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор... Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:
|