ШЕРВОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДИАЛЕКТИКИ РАЗ ДЕЛ ПЕРВЫЙ

Об идеях вообще

Несмотря на большое богатство нашего языка, мыс­лящий человек нередко затрудняется найти термин, точ­но соответствующий его понятию, и потому этот термин не может сделаться действительно понятным не только ' д„д другим, но даже и ему самому. Изобретать новые сло­ва — значит притязать на законодательство в языке, что редко увенчивается успехом. Прежде чем прибегнуть к этому крайнему средству, полезно обратиться к мертвым языкам и к языку науки, дабы поискать, нет ли в них та­кого понятия вместе с соответствующим ему термином, и если бы даже старое употребление термина сделалось сомнительным из-за неосмотрительности его творцов, всё же лучше закрепить главный его смысл (хотя бы и ос­тавалось сомнительным, употреблялся ли термин перво- "^;

начально точь-в-точь в таком значении), чем испортить дело тем, что останешься непонятым.

Поэтому если для определённого понятия имеется только одно слово в уже установившемся значении, точ­но соответствующее этому понятию, отличение которо­го от других, близких ему понятий имеет большое значе­ние, то не следует быть расточительным и для разнооб­разия применять его синонимически взамен других слов, а следует старательно сохранять за ним его собственное значение; иначе легко может случиться, что термин пере­станет привлекать к себе внимание, затеряется в куче других терминов с совершенно иными значениями и ут­ратится сама мысль, сохранить которую мог бы только этот термин. ' вз70

Платон пользовался термином идея так, что, очевид­но, подразумевал под ним нечто не только никогда не за­имствуемое из чувств, но, поскольку в опыте нет ничего совпадающего с идеями, даже далеко превосходящее по­нятия рассудка, которыми занимался Аристотель. У Платона идеи суть прообразы самих вещей, а не только

жлюч it возможному опыту, каковы категории. По мне­нию Платона, идеи вытекают из высшего разума и от­сюда становятся достоянием человеческого разума, ко­торый, однако, утратил теперь своё первоначальное состояние и вынужден лишь с трудом восстанавливать путём воспоминаний (которые называются филосо­фией) свои старые, теперь весьма потускневшие идеи. Я не собираюсь заниматься здесь исследованием лите­ратуры, чтобы установить точный смысл термина идея у этого великого философа. Замечу только, что неред­ко и в обыденной речи, и в сочинениях путём сравнения мыслей, высказываемых автором о своем предмете, мы понимаем его лучше, чем он сам себя, если он недо­статочно точно определил своё понятие и из-за этого иногда говорил или даже думал несогласно со своими собственными намерениями.

Платон ясно видел, что наша познавательная способ­ность ощущает гораздо более высокую потребность, чем разбирать явления по складам согласно синтетическому единству, чтобы узреть в них опыт; он видел, что наш ра­зум естественно уносится в область знаний так далеко, что ни один предмет, который может быть дан опытом, никогда не сможет совпасть с этими знаниями, и тем не менее они обладают реальностью и вовсе не есть химеры.

Платон находил идеи преимущественно во всем прак­тическом'¹', т. е. в том, что основывается на свободе, ко­торая в свою очередь подчинена знаниям, составляю­щим истинный продукт разума. Черпать понятия добро­детели из опыта, принимать за образец источника знания (жак это действительно сделали многие) то, что в лучшем случае может служить разве лишь примером несовер­шенного объяснения,— значит превращать добродетель в; какую-то изменчивую в зависимости от времени и об-

*0н распространял, правда, своё понятие [идеи] также на спекуля­тивные знания, если только они были чисты и априорны, и даже на мате­матику, хотя она имеет свои объекты лишь в возможном опыте. В этом отношении я не могу следовать за ним, точно так же как не^югу согла­ситься с его мистической дедукцией идей и с преувеличениями, которые привели его как бы к гипостазированию идей; впрочем, возвышенный язык, которым он при этом пользовался, вполне допускает более спокой­ное и более соответствующее природе вещей изложение.

стоятельств, не подчиненную никаким правилам, дву­смысленную нелепость. Между тем всякий знает, что, когда ему кого-нибудь представляют как образец добро­детели, подлинник, с которым он сравнивает мнимый образец и единственно по которому он его оценивает, он всегда находит только в своей собственной голове.

Этот подлинник и есть идея добродетели, в отноше­нии которой все возможные предметы опыта хотя и слу­жат примерами (доказательством того, что требования, предъявляемые понятиями разума, до известной степени исполнимы), но вовсе не прообразами. Из того, что чело­век никогда не будет поступать адекватно тому, что со­держит в себе чистая идея добродетели, вовсе не следует, будто эта идея есть химера. В самом деле, несмотря на это, всякое суждение о моральном достоинстве или мо­ральной негодности возможно только при посредстве этой идеи; стало быть, она необходимо лежит в основе всякого приближения к моральному совершенству, на каком бы отдалении от него ни держали нас препятст­вия, заложенные в человеческой природе и неопредели­мые по своей степени.

Платоновская республика⁷² вошла в пословицу как якобы разительный пример несбыточного совершенства, возможного только в уме досужего мыслителя. Брукер⁷³ считает смешным утверждение философа, что государь не может управлять хорошо, если он не причастен идеям. Между тем было бы гораздо лучше проследить эту мысль внимательнее и осветить её новыми исследования­ми (там, где великий философ оставил нас без своих ука­заний), а не отмахнуться от неё как от бесполезной под жалким и вредным предлогом того, что она неосущест­вима. Государственный строй, основанный на наиболь­шей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных (я не говорю о величайшем благоденствии, так как оно должно явиться само собой), есть во всяком случае необходимая идея, которую следует брать за ос­нову при составлении не только конституции государст­ва, но и всякого отдельного закона; при этом нужно прежде всего отвлечься от имеющихся препятствий, ко­торые, быть может, вовсе не вытекают неизбежно из че-

ловеческой природы, а возникают скорее из-за пренебре­жения к истинным идеям при составлении законов. В са­мом деле, нет ничего более вреднего и менее достойного философа, чем:невежественные ссылки на мнимопроти-воречащий опыт, которого вовсе и не было бы, если бы законодательные учреждения были созданы в своё время согласно идеям,, а не сообразно грубым понятиям, кото­рые разрушили; все благие намерения именно потому, что были заимствованы из опыта. Чем в большем соот­ветствии с этой идеей находились бы законодательство и управление, тем более редкими, без всякого сомнения, сделались бы наказания, и вполне разумно утверждать (как это делает Платон), что при совершенном строе они вовсе не были бы нужны. Хотя этого совершенного строя никогда не будет, тем не менее следует считать правиль­ной идею, которая выставляет этот maximum в качестве прообраза, чтобы, руководствуясь им, постепенно при­ближать законосообразное общественное устройство к возможно большему совершенству. В самом деле, какова та высшая ступень, на которой человечество вынуждено будет остановиться, и, следовательно, как велика та про­пасть, которая необходимо должна остаться между идеей и её осуществлением,— этого никто не должен и не может определять, так как здесь все зависит от свободы, которая может перешагнуть через любую заданную гра­ницу.

Впрочем, не только в области нравственности, где че­ловеческий разум обнаруживает истинную причинность и где идеи становятся действующими причинами (по­ступков и их объектов), но и в отношении самой приро­ды Платон справедливо усматривает явные признаки происхождения <ее из идей. Растение, животное, регуляр­ное устройство мироздания (и, вероятно, всего естествен­ного порядка) ясно показывают, что, они возможны лишь согласно идеям; и, хотя ни одно живое существо в условиях своего существования как особи не совпадает с идеей самого совершенного в его виде (точно так же как человек не совпадает с идеей человечества, хотя и носит её в своей собственной душе как прообраз своих поступ­ков), тем не менее эти идеи определены в высшем разуме каждая в отдель.ности, неизменно и полностью и состав-

ляют первоначальные причины вещей, и единственно лишь совокупность связи вещей во Вселенной адекватна идее. Если устранить гиперболическое в способе выраже­ния [Платона], то нельзя не признать, что полет мысли философа, возвысившегося от четкого наблюдения физи­ческого в миропорядке к архитектонической связи его со­гласно целям, т. е. идеям, заслуживает уважения и подра­жания; что же касается принципов нравственности, зако­нодательства и религии, где только идея (добра) делает возможным опыт, хотя они и не могут быть полностью выражены в нём, то в этой области Платон имеет совер­шенно особую заслугу, которую не признают только по­тому, что его учение оценивают исходя из тех эмпириче­ских правил, значимость которых как принципов именно и должен был отрицать опыт. В самом деле, что касается природы, то именно опыт дает нам правила и служит ис­точником истины; в отношении же нравственных зако­нов опыт (увы!) есть мать видимости, и, устанавливая за­коны того, что я должен делать, было бы в высшей сте­пени предосудительно заимствовать их из того, что делается, или ограничиваться этим.

Вместо всех этих рассуждений, надлежащее развитие которых действительно составляет истинное достоинст­во философии, мы займемся здесь не столь блестящей, но всё же не бесполезной работой: будем выравнивать и укреплять почву для этого величественного здания нрав­ственности, так как разум, тщетно копавшийся в этой по­чве в надежде найти сокровища, изрыл её, как крот, под­земными ходами, которые угрожают прочности самого здания. Мы должны теперь обстоятельно ознакомиться с трансцендентальным применением разума, с его принци­пами и идеями, чтобы иметь возможность в надлежащей мере определить влияние и ценность чистого разума. Но прежде чем закончить эти предварительные замечания, я прошу тех, кому дорога философия (а таковых на словах больше, чем на самом деле), если это и последующие со­ображения будут признаны убедительными, взять под свою защиту термин идея в его первоначальном значе­нии, чтобы он не смешивался более с другими термина­ми, которыми обычно без всякого разбора обозначают всевозможные виды представлений, и чтобы наука не

страдала от этого. Ведь у нас нет недостатка в обозначе­ниях, вполне соответствующих каждому виду представ­лений, так что нам вовсе нет надобности вторгаться в чу­жие владения. Вот их градация. Представление вообще ^^г (repraesentatio) есть род. Ему подчинено осознанное представление (pereeptio). Ощущение (sensatio) есть пер­цепция, имеющая отношение исключительно к субъекту как модификация его состояния; объективная перцепция есть познание (cognitio). Познание есть или созерцание, или понятие (intuitus vel conceptus). Созерцание имеет не-В377 посредственное отношение к предмету и всегда бывает единичным, а понятие имеет отношение к предмету опос­редствованно, при посредстве признака, который может быть общим для нескольких; вещей. Понятие бывает или эмпирическим, или чистым; чистое понятие, поскольку оно имеет своё начало исключительно в рассудке (а не в чистом образе чувственности), называется notio. Поня­тие, состоящее из notiones и выходящее за пределы воз­можного опыта, есть идея, и,ли понятие разума. Для тех, кто привык к такому различению, невыносимо, когда представление о красном называют идеей. На самом де­ле это представление не есть даже notio (рассудочное по­нятие).

ПЕРВОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДИАЛЕКТИКИ РАЗ ДЕЛ ВТОРОЙ

О трансцевдентальных идеях

Трансцендентальная анал:итика дала нам пример то­го, как одна лишь логическая форма нашего знания мо­жет быть источником чистых априорных понятий, кото­рые до всякого опыта дают:представления о предметах или, вернее, указывают синтетическое единство, причём именно это единство делает возможным эмпирическое В378 знание о предметах. Форма суждений (превращенная в понятие о синтезе созерцаний) дает нам категории, на­правляющие применение рассудка в опыте. Точно так же мы можем ожидать, что 'фофма умозаключений, если

применить её к синтетическому единству созерцаний со­образно категориям, окажется источником особых апри­орных понятий, которые мы можем назвать чистыми по­нятиями разума, или трансцендентальными идеями, и ко­торые будут определять согласно принципам приме-;, нение рассудка в совокупности всего опыта.

' Функция разума, когда он делает выводы, состоит во | всеобщности знания согласно понятиям, и само умозак-| лючение есть суждение, a priori определяемое во всем | объёме своего условия. Суждение Кай смертей могло бы, быть почерпнуто мной из опыта с помощью одного | лишь рассудка. Но я ищу понятие, содержащее в себе ус- ', ловие, при котором дается предикат (утверждение вооб-I ще) этого суждения (в данном случае понятие человека), ':», после того как я подвожу понятие под это условие, взятое во всем его объёме (все люди смертны), я опреде­ляю сообразно этому знание о моем предмете (Кай смер­тей).

; Таким образом, в выводе умозаключения мы ограни­чиваем предикат определённым предметом, после того | как мыслили его сначала в большей посылке во всем его ^ объёме при определённом условии. Эта полнота объёма i в отношении к такому условию называется всеобщно­стью (universalitas). В синтезе созерцаний ей соответству­ет всеполнота (universitas), или тотальность, условий. Следовательно, трансцендентальное понятие разума есть не что иное, как понятие всеполноты условий для е данного обусловленного. Но так как только безусловное |; делает возможной всеполноту условий и, наоборот, все- f полнота условий всегда сама безусловна, то отсюда сле-' дует, что чистое понятие разума вообще может быть объяснено через понятие безусловного, поскольку оно содержит в себе основание синтеза обусловленного.

Сколько есть видов отношения, которые рассудок представляет себе посредством категорий, столько же • должно быть и чистых понятий разума. Иными словами,

мы должны искать, во-первых, безусловное категориче­ского синтеза в субъекте, во-вторых, безусловное гипоте- i тического синтеза членов ряда и, в-третьих, безусловное; разделительного синтеза частей в системе.

Имеется столько же видов умозаключений, из кото-

рых каждый приводит к безусловному через просилло-гизмы: первый — к субъекту, который сам уже не преди­кат, второй — к предпосылке, которая сама не нуждается уже в другой, и третий — к агрегату членов деления, ко­торые не нуждаются ни в каком дополнении для завер­шения деления понятия. Поэтому чистые понятия все-полноты в синтезе условий, чтобы довести, если возмож­но, единство рассудка до безусловного, необходимы и основаны в природе человеческого разума, по крайней мере как задачи, если даже для этих трансцендентальных понятий и нет соответствующего применения in concrete, и, стало быть, не принося никакой пользы, кроме того, что дают рассудку такое направление, при котором он, стремясь к возможно большему расширению, приходил бы также к согласию с самим собой во всех отношениях.

Говоря здесь о всеполноте условий и о безусловном как общей рубрике всех понятий разума, мы опять на­талкиваемся на термин, без которого обойтись невоз­можно, хотя и нельзя пользоваться им уверенно ввиду двусмысленности, присущей ему из-за продолжительно­го злоупотребления им. Слово абсолютный — одно из немногих слов, соответствующих в своем первоначаль­ном значении понятию, для точного обозначения кото­рого непригодно ни одно другое слово того же языка;

поэтому потеря такого слова, или, что одно и то же, не­определённое употребление его, должна привести также к потере самого понятия, и притом такого понятия, ко­торым усиленно занимается разум, так что утрата его не может не нанести большого ущерба всем трансценден­тальным исследованиям. Слово абсолютный часто упот­ребляется теперь просто для того, чтобы показать, что нечто имеет отношение к какой-нибудь вещи, рассматри­ваемой сама по себе, следовательно, внутренне. В этом смысле слова абсолютно возможный обозначали бы то, что возможно само по себе (interne), что в действитель­ность есть наименьшее из того, что можно сказать о ка­ком-нибудь предмете. С другой стороны, то же слово иногда употребляется, чтобы показать, что нечТо дейст­вительно во всех отношениях (неограниченно, как, на­пример, абсолютное господство), и в этом смысле выра­жение абсолютно возможный обозначало бы то, что воз-

можно со всех точек зрения и во всех отношениях; а это наибольшее из того, что можно сказать о возможности вещи. Иногда, правда, оба эти значения совпадают. Так, например, то, что внутренне невозможно, невозможно также и во всех отношениях, стало быть, абсолютно не­возможно. Но в большинстве случаев эти два значения бесконечно далеки друг от друга, и из того, что нечто са­мо по себе возможно, я никоим образом не могу заклю­чать, будто оно тем самым возможно также во всех от­ношениях, стало быть, абсолютно возможно. Более то­го, в дальнейшем я покажу, что абсолютная необхо­димость отнюдь не во всех случаях зависит от внутрен­ней необходимости и, следовательно, не должна рас­сматриваться как равнозначная ей. Правда, если проти­воположность чего-то внутренне невозможна, то эта В382 противоположность невозможна также во всех отноше­ниях, стало быть, само это нечто абсолютно необходи­мо; но я не могу заключать обратное, будто противопо­ложность того, что абсолютно необходимо, внутренне невозможна, т;е. будто абсолютная необходимость ве­щей есть внутренняя необходимость. В самом деле, эта внутренняя необходимость в определённых случаях есть не более как пустое слово, с которым нельзя связать ни­какое понятие, в то время как понятие необходимости ве­щи во всех отношениях (в отношении ко всему возмож­ному) заключает в себе совершенно особые определения. Так как утрата понятия, имеющего широкое применение ' в спекулятивной философии, никого не может быть без­различной для философов, то я надеюсь, что они не от­несутся равнодушно также и к определению и тщатель­ному сохранению термина, с которым связано такое по­нятие.

Итак, я буду пользоваться словом абсолютный в этом более широком значении и буду противополагать его тому, что действительно лишь в некоторой степени или в особых случаях; в самом деле, последнее значение ограничено условиями, тогда как первое действительно без всяких ограничений.

Трансцендентальное понятие разума всегда относит­ся только к абсолютной всеполноте в синтезе условий и заканчивается не иначе как в абсолютно безусловном,

т.е. безусловном во всех отношениях. В самом деле, чис­тый разум все предоставляет рассудку, который имеет прямое отношение к предметам созерцания или, вернее,

8383 к синтезу в воображении. Чистый разум сохраняет за со­бой одну лишь абсолютную всеполноту в применении рассудочных понятий и стремится довести синтетическое единство, которые мыслится в категориях, до абсолютно безусловного. Поэтому такое единство можно назвать разумным единством явлений, тогда как единство, выра­жаемое категориями, можно назвать рассудочным един­ством. Таким образом, разум имеет отношение только к применению рассудка, и притом не поскольку рассудок содержит в себе основание возможного опыта (так как абсолютная всеполнота условий есть понятие, неприме-ЖП нимое в опыте, потому что никакой опыт не бывает без­условным), а постольку, чтобы предписать ему направ­ление для достижения такого единства, о котором рассу­док не имеет никакого понятия и которое состоит в соединении всех действий рассудка в отношении каждого предмета в абсолютное целое. Поэтому объективное при­менение чистых понятий разума всегда трансцендентно, между тем как объективное применение чистых рассу­дочных понятий по своей природе всегда должно быть имманентным, так как оно ограничено только возмож­ным опытом.

Под идеей я разумею такое необходимое понятие ра­зума, для которого в чувствах не может быть дан ника­кой адекватный предмет. Следовательно, чистые поня­тия разума, о которых мы говорим, суть трансценден-

8384 тальные идеи. Это понятия чистого разума, так как в них всякое опытное знание рассматривается как определённое абсолютной всеполноты условий. Они не вымышле­ны произвольно, а даны природой самого разума и пото­му необходимо имеют отношение ко всему применению рассудка. Наконец, эти понятия трансцендентны и выхо­дят за пределы всякого опыта, в котором, следователь­но, никогда не бывает предмета, адекватного трансцен­дентальной идее. Назвать идею — это значит сказать очень много в отношении объекта (как предмета чистого рассудка), но именно поэтому очень мало в отношении субъекта (т.е. в отношении его действительности при эм-

пирических условиях), так как идея, будучи понятием не­которого максимума, никогда не может быть in concreto дана адекватно. А так как чисто спекулятивное примене­ние разума стремится, собственно, к адекватности и так как приближение к понятию, которое, однако, практиче­ски никогда не может быть достигнуто, равносильно то­му, как если бы понятие оказалось совершенно неудач­ным, то о подобных понятиях говорят: это только идея. ц-;> Можно сказать, например, что абсолютное целое всех явлений есть только идея, так как мы никогда не можем образно представить это целое, и потому оно остается проблемой без всякого разрешения. Наоборот, так как в практическом применении рассудка дело идёт исключи­тельно о действиях согласно правилам, то идея практи­ческого разума всегда может быть дана in concrete, хотя, правда, лишь отчасти; более того, она — необходимое В385 условие всякого практического применения разума. Осу­ществление её всегда ограничено и недостаточно, но эти границы неопределимы, следовательно, её осуществле­ние всегда находится под влиянием понятия абсолютно­го совершенства. Вот почему практическая идея всегда в высшей степени плодотворна и в отношении совершае­мых действий крайне необходима. Она побуждает чис­тый разум действительно производить то, что содержит- ^<fi ся в его понятиях; поэтому о мудрости нельзя пренебре­жительно говорить: она только идея; именно потому, что она есть идея необходимого единства всех возмож­ных целей, она как первоначальное, по крайней мере ог­раничивающее, условие должна служить правилом для, -т всего практического.

Хотя мы и должны сказать о трансцендентальных по­нятиях разума, что они суть только идеи, тем не менее нам ни в коем случае нельзя считать их излишними и пу­стячными. В самом деле, хотя с помощью их и нельзя оп­ределить ни один объект, тем не менее они в сущности и незаметно служат рассудку каноном его широкого и об­щего применения; правда, с помощью идей он познает только те предметы, которые познал бы на основе своих понятий, но всё же они направляют его лучше и ещё дальше в этом его познании. Не говоря уже о том, что В386 идеи, весьма вероятно, делают возможным переход от

естественных понятий к практическим и таким образом могут дать самим моральным идеям опору и связь со спекулятивными знаниями разума. Разъяснение всех этих вопросов будет дано ниже.

Однако соответственно своей цели мы оставим здесь в стороне практические идеи и рассмотрим разум только в спекулятивном и, даже ещё более ограниченно, только в трансцендентальном применении. Здесь мы должны пойти тем же путём, что и выше при дедукции категорий:

мы должны исследовать логическую форму познания ра­зумом и установить, не становится ли разум благодаря этому также источником понятий, что дает возможность рассматривать объекты сами по себе как a priori синтети­чески определённые в отношении той или другой функ­ции разума. Разум, рассматриваемый как способность умозаключать, т.е строить суждение опосредствованно (через подведение условия возможного суждения под ус­ловие данного суждения). Данное суждение есть общее правило (большая посылка, major). Подведение условия другого возможного суждения под условие правила есть меньшая посылка (minor). Действительное суждение, вы­сказывающее утверждение правила в подведенном под не­го случае, есть вывод (conclusio). В самом деле, правило высказывает что-то в общей форме при определённом условии; положим, что в данном случае условие правила оказывается налицо?; тогда то, что вообще действительно при этом условии, должно рассматриваться как действи­тельное и в данном случае (содержащем в себе это усло­вие). Легко заметить, что разум приходит к познанию при помощи действий рассудка, составляющих ряд усло­вий. Если к суждению все тела способны изменяться я могу прийти только благодаря тому, что я начинаю с бо­лее отдаленного знания (в котором понятие тела ещё не содержится, но есть уже условие для этого знания): все сложное способно изменяться; если отсюда я могу идти к более близкому знанию, которое подчинено условию первого знания, а именно к утверждению, что тела слож­ны; если, наконец, только отсюда я могу идти к Знанию, сочетающему более отдаленное знание (способно изме­няться) с искомым знанием, утверждая, следовательно, что тела способны к изменению,— то я пришел к знанию

(к выводу) через ряд условий (посылок). Но любой ряд, показатель которого (показатель категорического или гипотетического суждения) дан, может быть продолжен;

стало быть, это же самое действие разума ведёт к ratiocinatio polysyllogistica, т.е. к ряду умозаключений, который может быть продолжен в бесконечные дали или на стороне условий (per prosyllogismos), или на стороне обусловленного (per episyllogismos). B388

Нетрудно заметить, однако, что цепь, или ряд, про-силлогизмов, т.е. цепь знаний, приобретенных посредст­вом выводов, на стороне оснований или условий для данного знания, иными словами, восходящий ряд умозак­лючений должен иначе относиться к способности разума, чем нисходящий ряд, т.е. продвижение разума на стороне обусловленного через эписиллогизмы. В самом деле, в первом случае познание (conclusio) дано только как обус­ловленное; поэтому к нему можно прийти посредством разума не иначе как при допущении, что все члены ряда на стороне условий даны (целокупность в ряду посылок), так как только при этом допущении выводимое суждение возможно a priori; на стороне же обусловленного, или следствий, мыслится только возникающий, а не допу­щенный уже целиком или данный ряд, стало быть, [мыс­лится] только потенциальное продвижение. Поэтому ес­ли знание рассматривается как обусловленное, то разум вынужден рассматривать весь ряд условий по восходя­щей линии как завершенный и данный во всей своей все-полноте. Но если то же самое знание рассматривается и как условие других знаний, составляющих некоторый В389 ряд следствий по нисходящей линии, то разуму может быть совершенно безразлично, как далеко заходит это продвижение a parte posteriori и вообще возможна ли все-полнота этого ряда: для предлежащего вывода он в этом ряде не нуждается, так как вывод уже в достаточной сте­пени определен и удостоверен своими основаниями а parte priori. Имеет ли [данный] ряд посылок на стороне условий нечто первое в качестве высшего условия или не имеет и, стало быть, этот ряд а parte priori не ограни­чен,— всё равно он должен содержать в себе всеполнота условия, если даже допустить, что мы не в состоянии ох­ватить его, и весь ряд должен быть безусловно истин-

Е,, 295

ным, если обусловленное, рассматриваемое как вытека­ющее из этого ряда следствие, должно считаться истин­ным. Это есть требование разума, который возвещает своё познание как a priori определённое и необходимое — или само по себе, и в таком случае оно не нуждается ни в каких основаниях, или оно выведено как член ряда осно­ваний, который сам обладает безусловной истинностью.

В390

ПЕРВОЙ КНИГИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ДИАЛЕКТИКИ РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: