Благодарственное слово на 70-летии (отмечавшемся в ЕУ в сентябре 1997 г.).

Я очень признателен всем, кто пришел почтить меня и поздравить с давно прошедшим 70-летием.

Это мои ученики постановили перенести мой юбилей с лета на осень, когда все в сборе. Так сказать, третий месяц пьем здоровье... Я бы предпочел, чтобы они сдвинули это событие на следующее тысячелетие. Как было бы хорошо! Не потому что долго пить, а потому что дольше чувствовать себя еще не юбиляром. Ты уже юбиляр? Нет, еще бог миловал.

В самом деле, ведь жизнь только начинается. Только зажили. Открылись такие перспективы: свобода выдвигать любые идеи, технические возможности на грани фантастики, а тут приходят и говорят, что тебе уже 70. Приехали. Очень это несправедливо устроено.

Единственное утешение: за время моего растянувшегося юбилея столько красивых слов наговорено, столько лестных оценок. Но ведь на всех юбилеях так говорят. Положено. Поэтому я не должен принимать всё за чистую монету.

Есть, однако, некоторые вещи, которые я вправе воспринять как констатацию фактов. Когда обо мне говорят: юбиляр вступил в свой 8-й десяток в добром здравии и в расцвете творческих сил, то хотя обычно такие слова – всего лишь дань вежливости, я вправе принять эти слова по их прямому смыслу.

Я и в самом деле в начале своего 8-го десятка, стыдно признаться, неприлично здоров. У меня абсолютно здоровое сердце – я никогда не пил. Абсолютно здоровые легкие – никогда не курил. Здоровый желудок – никогда не переедал. И здоровая голова – ее очень редко кружили женщины. Последнее отмечаю с сожалением.

Конечно, когда тебе столько лет, это не может долго продолжаться, но пока это так. Знакомые говорят: когда после 40 ты встаешь утром и у тебя ничего не болит, значит ты умер и находишься на том свете. Ей-богу, я каждое утро просыпаюсь на том свете, и, право же, там очень хорошо.

Когда ученому столько лет, надо завершать, подводить итоги, писать мемуары. В промежутках между визитами к врачу и в собес. Но где же завершать, когда роятся новые идеи и я начинаю новые книги и новые для меня темы. В этом году три монографии и два десятка статей в печати. На моем рабочем столе лежат несколько только что законченных монографий и еще несколько в работе.

В тех недостатках, которые были в моей работе, я виноват, конечно, сам, а за свои успехи я признателен своим учителям – особенно В. Я. Проппу и М. И. Артамонову, своим однокашникам, у которых я всегда находил поддержку, и своим ученикам, которые меня вдохновляли, развивая мои идеи.

Я помню юбилей Иосифа Абгаровича Орбели. В своей ответной речи он долго выражал признательность своим давно умершим знатным родственникам, которые поддерживали его, – своему дяде князю такому-то и двоюродному дяде князю такому-то и т. д. Из президиума забеспокоились и стали громко шептать ему: «партии и правительству», «партии и правительству»... А он продолжает в прежнем ключе: «князю такому-то». Они еще более четким шепотом: «партии и правительству»... Тут он повернулся и громко сказал: «Я не глухой. Но при чем тут партия и правительство? Я стал профессором еще до революции».

Я стал профессором уже после падения советской власти. Но я действительно благодарен не только партии и правительству, но и их главной опоре – КГБ, потому что они ставили мне такие препятствия, которые сформировали меня как личность и преодоление которых дало мне возможность проверить себя и поверить в себя. Прибавило уверенности в своих силах.

Часто говорят, что я хорошо сохранился, законсервирован. Мне кажется, что термины типа «законсервирован», «замаринован», «засолен» ко мне не подходят, потому что предполагают покой и неподвижность. А я с юных лет был склонен к мятежу, к восстанию против авторитетов и догм. Что греха таить, я всегда противопоставлял свое поколение старшим, а мои учителя имели мудрость и мужество это поддерживать. О поколениях я всегда мыслил в таком ключе: это они, старики, законсервированы, а вот МЫ, МОЛОДЫЕ, призваны внести новые идеи. Мы, молодые, – думал я в свои 20 лет, и в свои 30, и в свои 50. Воспринимаю ситуацию так и сейчас. По привычке.

Знаете, есть молодящиеся старики, есть моложавые старцы, ну а я, наверное, молодой старикан.

Молодость иногда сохраняется и после 30. Но у одних как болезнь, у других – как характер, у третьих – как профессия. Для меня молодость – это моя природа. Я с грустью наблюдаю, как мимо меня проходят и стареют поколение за поколением. Вот остепенились и отяжелели мои сверстники и однокашники. Вот мои первые ученики поседели и обзавелись собственными учениками. Вот уже и их ученики приходят ко мне со своими диссертациями и проблемами, а потом и они становятся солидными, сосредоточиваются на чем-то одном – и скучнеют. А я жду следующего поколения, достаточно молодого и открытого, чтобы зажигаться вместе со мной.

Разумеется, силы уже всё-таки не те. Раньше я не уставал и мог работать сутки напролет. Более того, я делал себе собственные сутки, в которых было 36 часов – 24 на работу, 10 на сон, 2 на всё остальное. Теперь я стал режимным человеком. Живу по общему поясному времени и чувствую его, как погоду. Утром я молодой, днем еще бодрый, а вечером уже старый, устал и надо ложиться спать. Таким образом, я теперь каждый день прохожу все возрасты. Но даже вечером, когда я старый, я ложусь спать в сладкой и каждодневно подтверждаемой уверенности: завтра проснусь снова молодым.

Эта уверенность придает мне оптимизм и работоспособность. Чего и вам желаю.

В такие дни принято говорить: жизнь пролетела, она была богатой и интересной... Да нет, не пролетела. Она еще летит.

К сожалению, летит во всех смыслах – и в смысле скоротечности. Поэтому каждый новый день, чем бы он ни был наполнен, я встречаю как праздник. Здоров, живу, работаю, занимаюсь любимым делом, общаюсь с приятными мне людьми. Сегодня – праздник вдвойне, а приятных мне людей собралось сразу так много. За сегодняшний праздник спасибо всем, кто его для меня устроил. А я постараюсь реализовать все добрые пожелания.

Мы еще поработаем вместе. Я надеюсь, что вы еще долго будете в хорошей форме. От всей души вам этого желаю.

на меня тут свалились напасти, как обычно, все сразу. Во-первых, я потерял доход от лекций в Европейском университете – их пришлось передать этнографам (против чего и возражений быть не может), а мне довольствоваться археологической руководящей должностью с минимумом зарплаты. Во-вторых, у меня обнаружилось новообразование на языке из-за плохого протеза – лейкоплакия, и, хоть она у меня уже лет десять, врачи сказали, что это предраковое образование, содрали протезы и велели: а) провести немедленную операцию – частичную резекцию языка (удалить до трети) и б) заменить все четыре протеза со стальных на чисто золотые. Не знаю, что считать большей катастрофой: денег на всё это нет.

Операция была назначена на 11 февраля в клинике Первого медицинского, оперировать собирался профессор Соловьев, светило. Я, было, собирал все анализы, а потом передумал: мне восьмой десяток, все процессы в этом возрасте развиваются медленно, что ж я их буду ускорять? Отказался от операции. Доживу, как есть. Сколько отпущено, столько и проживу.

Согласился, правда, подвергнуться экспериментальной химиотерапии вирусных и онкологических болезней по методу доктора Севрука: стимуляции иммунной системы интерферонами. Тоже достаточно дорого, но хоть язык не резать. Две недели мне кололи колоссальные дозы интерферона, температуру нагнетали до 38,5 градусов, всё болело, лихорадило, тошнило и невозможно было что-либо есть. Похудел, как при СПИДе. Даже сексуальных ощущений не было, что для меня – крайняя степень истощения. Выбрался едва живой. Сейчас еще отхожу с помощью бифидобактерина и прочей флоры: ведь всё исчезло, нечем переваривать. Лейкоплакия вроде как-то изменилась, но в какую сторону, пока непонятно. Мимоходом, кажется, исчезла аденома [Это была иллюзия].

кажется мой выбор оказался удачным. Интерферонотерапия помогла: лейкоплакия уменьшилась раза в три. Теперь надо думать, как добывать деньги для замены зубов на золотые…[Вместо этого вставил металлокерамику: передние и задние зубы свои, но между ними четыре моста, каждый стоимостью немногим меньше Дворцового.]

Год 2000 был для меня в отношении здоровья переломным. В новое тысячелетие я вступил больным. В конце 1999 г. направлен я был на обследование в связи с аденомой простаты, которая была у меня уже лет двадцать и доставляла мало неприятностей. На УЗИ мне выдали справку о том, что всё в порядке. Так я и встретил Новый Год. Но через несколько дней после Нового Года мне позвонил врач и сказал, что анализ был неточен и попросил меня прийти за другим анализом. Когда я пришел, он объяснил, что решил не портить мне новогодний праздник и выдал неверную справку, а настоящий анализ – вот он. Большое подозрение на рак простаты и еще хорошо, если он затрагивает только простату.

Пошел я к урологу. Старый еврей-врач, 86-летний доктор Пинес, прощупал всё, что надо, и покачал головой. «На мой взгляд, это рак». Лег я в клинику Института рака, расположенного под Петербургом в поселке Песочный. Пролежал там неделю, и завершением обследования была биопсия. Через прямую кишку мне длинной иглой выдергивали из простаты кусочки мяса для обследования. Сделали шесть таких проб. Через несколько дней сообщили результат: рака нет. Я был на седьмом небе.

Правда, мой старик-уролог сказал: «Что ж, биопсии, конечно, приходится верить, всё-таки клетки под микроскопом, но я привык верить своим пальцам, а на ощупь, по всему моему опыту, так выглядит рак! Ну, всё может быть…Поздравляю вас, но будьте бдительны, проверяйтесь почаще».

Я уехал на весь учебный год преподавать в Америку. Когда вернулся сделал анализы…Дальнейшее описано в моих письмах.

только что получил от тебя письмо…. Спасибо.

Я приехал из Америки 20 мая, привез кучу материалов, но обработка их задержалась из-за проблем со здоровьем. У меня и раньше [т. е. перед отъездом, в 2000 г.] вызывала сомнение оптимистическая резолюция гистологов при плохом ПСА (анализе раковых антигенов в крови) и кислых лицах урологов, пальпирующих нечто нехорошее. После приезда я тотчас проделал новый анализ ПСА – он оказался вдвое хуже предотъездного. То есть в четыре раза больше нормы. Я сразу же проделал новую биопсию в Воен-Мед Академии. Та (в Институте в Песочном) была на 6 точек и вслепую, а эта на 11 точек и под контролем приборов.

Эта биопсия рак в двух точках обнаружила. Причем по-видимому не новый: просто та биопсия его пропустила. Здесь передо мной встал выбор: либо 1) очень тяжелая операция («радикальная простатэктомия»), когда вырезается всё, что можно, – простата, семенные пузырьки, лимфатические узлы, часть мочеточника и клетчатка вокруг, а остаток уретры пришивается к пузырю заново, – с бездной возможных осложнений, либо 2) долгое радиооблучение, менее травматичное, но и менее результативное (там 75% излечения, здесь 50), либо 3) ничего не делать – при этом варианте есть несколько лет спокойной жизни, абсолютно нормальной, после чего начинаются нелады – метастазы, боли и т. п. – с очень разной и плохо предсказуемой скоростью.

Обычно старикам предлагают третий выход. Мне предоставили весь спектр, поскольку мой организм биологически моложе своего паспортного возраста. Я сразу же выбрал первый вариант и немедленно лег на стол. Операция прошла 19-го, [оперировал Евгений Ибадович Велиев, мастер своего дела]. Я основательно выпотрошен. [Рак был уже весьма продвинутый, вышедший за пределы простаты]. Результат будет известен нескоро, хотя некоторые гистологические данные сообщат на днях.

Хирурги здесь сильные, а быт в Академии ужасен: нет горячей воды, в палатах тучи комаров и храп соседей, все кнопки вызова не работают, туалет на три очка для 13 палат в общем коридоре и открыт всем ветрам. Кормежка в собачьих плошках. Раны мои заживали, а сам я стал быстро хиреть – уже не мог двигаться, появились пролежни. Исхудал ужасно – за неделю! Руки и ноги обхватывались пальцами. Написал заявление, что под свою ответственность, и велел Дамиру увезти меня домой. Так что я покинул раковый корпус досрочно. Дамир проявил себя с самой лучшей стороны – прибегал каждый день, приносил домашнюю еду, а забрав меня с катетерами, вымыл, выходил и вылечил. К вечеру я уже смог сидеть за столом. Сейчас я уже немного хожу по комнате, и Дамир – чуткий и терпеливый – всегда при мне. Послезавтра снимут катетеры, и предстоит три месяца осваивать контроль над мочеиспусканием. Пяти процентам это не удается вообще.

В такой вот обстановке встречал свой 74-й день рождения – в своем праздничном памперсе. Было несколько человек, в частности Глеб и Леша Ковалев.

Сижу за компьютером и стараюсь работать над очередными монографиями.

судя по тому, что ты спрашиваешь о здоровье, мое письмо с извещением об операции рака ты получил. Сейчас положение заметно улучшилось. Гистология [показала, что в простате рак был средней агрессивности (5 по школе Глиссона, имеющей диапазон от 1 до 10), но] не обнаружила ничего скверного в вырезанных лимфатических узлах, а так как метастазы обычно идут через них, то, стало быть, и метастазов нет. Оставалось еще опасение, что рак не удалось вырезать весь (нередко остаются микроскопические остатки и из них развивается рецидив) - тогда потребовалось бы облучение. Но анализ крови не выявил раковых антигенов и через три месяца после операции. Правда, они еще могут появиться, надо проверяться каждые три месяца еще несколько лет. Но пока все хорошо.

Контроль над мочеиспусканием еще не наладился, хожу в сбруе, но улучшения есть и в этом плане, так что можно надеяться, что и этот процесс пошел, как выражался бывший президент. Видимо, у меня он затянется не на три месяца (оптимальный случай), а на полгода - год (как у одного приятеля Фроловых). По возрасту.

Здоровье налаживается очень медленно. Черепашьими шагами. Но все-таки в операционных осложнениях некоторый прогресс. Давление утихомирилось. Зато выявилась новая хворь: остеопороз. Позвоночник неуклонно сгибается. Надо есть кальций и таблетки для его усвоения (именно это расстроилось в организме), но от них болит голова. Запретили подымать тяжести более одного килограмма.

Всякая мелкая неприятность грозит вывести из строя надолго. Заболел зуб. Врачиха порекомендовала таблетки, чтобы снять воспаление. Со второй таблетки зуб унялся начисто, но зато по всему телу пошли красные волдыри со страшным зудом. Глаза заплыли. Кое-где кожа слезла. Вожусь до сих пор, ем супрастин и хлористый кальций, уже больше недели. У меня раньше никогда не бывало никакой аллергии.

Машина начинает сыпаться, - говорят водители. Ремонты плохо помогают, а смена не предвидится.

Прошло три года. Анализы на онкомаркеры (показатели присутствия рака, для рака простаты они называются ПСА – простато-специфические антигены) регулярно показывали лишь небольшие колебания в пределах нормального для тех, у кого вырезана простата, т. е. ниже 0,2.

В начале 2005 года мои онкомаркеры стали резко повышаться – превысили 0,2 и пошли вверх, быстро дошли до 0,52. В Военно-медицинской академии поставили диагноз: рецидив рака простаты. Ситуация как с улыбкой Чеширского кота: простаты нет, а рак простаты есть. Сцинтиграфия показала яркое свечение (сигнал о раковом процессе) в двух местах – 6-й позвонок и левая подвздошная кость. Спина действительно болит. Встал вопрос о метастазах. Компьютерная томография в этих местах ничего похожего на рак не показала – обычные возрастные изменения костей, остеохондроз и т. п. Хирург, делавший мне операцию сказал, что метастазов с такими низкими ПСА не бывает. Это обычный рецидив рака, где-то растет опухоль пока еще очень маленькая, а где она, пока неясно. Но комиссия ВТЭК, посмотрев мои анализы, выдала мне документы об инвалидности первой группы (самой тяжелой) – это полный запрет работы, нуждаемость в постороннем уходе.

Я обратился к целителям группы Василия Бритова из Владивостока и Уссурийска. Старый доктор ветеринарных наук Бритов всю жизнь возился с трихинеллезом у пушных зверей на пушных звероводческих фермах. Он подметил, что трихинеллез вырабатывает неспецифический иммунитет – проболевшие этой тяжелой болезнью звери, становятся невосприимчивыми и к другим болезням, в частности к раку. Решив, что это может иметь отношение и к людям, он проверил действие этого на себе и на своих родственниках. Получив подтверждение, стал изготовлять вакцину и применять ее к людям. Некоторые больные раком выздоравливали. Он подметил, что исцеляются те, у которых рак в I или II стадии, а III или IV стадии (это с метастазами) не поддаются. Я решился на испытание этого метода. От Бритова привезли мне вакцину. Первая вакцинация, хотя и не сопровождалась ожидаемым повышением температуры (это говорит о слабой реакции организма), принесла успех: ПСА снизились до нормы. Но это удержалось недолго, а вторая вакцинация не дала эффекта. Либо метод на мне не сработал, либо у меня метастаз.

Собрался консилиум медиков – опытный онколог с докторской степенью Ю. Б. Жвиташвили (приятель покойного Глеба Лебедева) и столь же авторитетный иммунолог В. В. Зотин. После проверки всех данных постановили, что метастаз в позвоночнике у меня наличествует. Они предложили свой метод лечения – бонефосом, который задерживает разрушение костной ткани и тем замедляет процесс, а также уменьшает боли. Мой старый знакомый доктор Севрук предложил свой метод – инъекции гамма-интерферона с искусственным нагнетанием температуры до 40 градусов недели на две. Это должно стимулировать иммунную систему, чтобы она справилась с новообразованиями сама. Оба врача, констатировавших метастаз, против: они боятся, что вероятность удачи невелика, а в моем возрасте организм не справится с такой нагрузкой, и пойдут осложнения: пневмония и т. п. Пока я избрал первый метод.

Так или иначе речь может идти только о большей или меньшей отсрочке. Но ведь и без рака в этом возрасте далекой перспективы не предвидится…

Вот и моя жизнь подходит к концу, как жизни тех, которые были старше и которых уже нет. Приведу стихотворение, которое я 40 лет назад посвятил уходу на пенсию директора Библиотеки ИИМК Нины Анатольевны Винберг. Его сберег сын Нины Анатольевны, мой коллега и соратник Дима, Дмитрий Алексеевич Мачинский, известный археолог. Оно называется «Жизнь».

Блажен, кто веровал, и счастлив, кто работал:

Излагая биографию социального антрополога Вестермарка в моей «Истории антропологических учений» (еще не напечатана, но готовится в издательстве), я отметил, что в старости Вестермарк был согласен с философом Юмом: если кто-либо предложил бы ему выбрать несколько лет его жизни для повторения, выбор был бы – последняя часть жизни! Сообщив это, я добавил в скобках: «Это был бы и мой выбор тоже». Для меня последний период моей жизни – самый счастливый, несмотря на естественные недуги старости. Во-первых, это период моих наибольших внутренних возможностей: я больше прежнего умею и знаю. Во-вторых, это период наибольших внешних возможностей: только сейчас появилась свобода творчества. В-третьих, приятно оглянуться на итоги своего труда. Если можно было бы прожить выбранные годы иначе, я, конечно, выбрал бы юные годы – я бы исправил те ошибки, которые допускал, использовал лучше выпадавшие возможности. Но повторить – нет. Иными словами, Гётевское «остановись мгновенье, ты – прекрасно» для меня уместнее в старости.

Но, конечно, еще интереснее было бы не повторение пройденного, не остановка настоящего, а продление будущего.

Из интервью кембриджскому журналу «Аркеолоджикал Дайалогз» (В. Иммонен) 2003:

ВИ. Чем Вы занимаетесь сейчас? Какие у вас планы на будущее?

ЛК. В моем возрасте рискованно строить большие планы, но тем не менее они у меня есть. На моем рабочем столе две почти готовых книги – «Время в археологии» и «Возрождение Перуна» (история восточно-славянского язычества). Они «почти готовы», но каждая из них требует огромной работы – пополнения, шлифовки [вскоре «Воскрешение Перуна» вышло в свет]. Потом у меня есть наполовину написанная книга о древних греко-ариях «Время кентавров». Я имею в виду реконструкцию общих предков для греков и ариев на основе украинского энеолита. У меня также мечта написать историю мирового археологического мышления. Хотя все материалы уже собраны, но работы невпроворот. Есть и другие задумки. В общем, мне нужна еще одна жизнь, как видите. Остро необходима.

Из статьи «Анатомия Илиады. Начало дискуссии» (2004):

Когда тебе близко к восьмидесяти и ты перенес онкологическую операцию, неразумно планировать надолго вперед. Правда, я еще собираюсь пожить и поработать, но в своей жизни я занимался несколькими науками, по каждой выпустил несколько монографий, и по каждой у меня еще остались незавершенные тома. Я не могу делать больше одной-двух монографий в год, и мне нужно свои планы ранжировать по приоритетности и срочности. Сейчас я работаю над книгой о славянском язычестве, а есть еще запланированные книги по археологии и антропологии. Когда бы я ни умер, я умру преждевременно.

Быть может, моих критиков умиротворит мое искреннее и страстное согласие с самокритичным стихотворением польского гениального поэта Юлиана Тувима, кажется, оно называется «Молитва» (цитирую по памяти):

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: