К новой архитектуре. 1950-е

Что происходит с архитектурой в 1950-е годы, после постановления о борьбе с излишествами? С излишествами в архитектуре расстались, но чем-то их надо заменить? Увы, новые качества не появились. Страна восстанавливается и перестраивается. Можно представить сложность проблем, с которыми сталкиваются архитекторы: архитектура выходит на огромное число новых, неизвестных проблем – функциональных, градостроительных, конструктивных, строительных, финансовых – не говоря уже об эмоциональных, психологических и культурно-генетических. Конечно, их решает не один человек, а авторские коллективы, сообщества специалистов. Когда город развивается плавно, постепенно, есть время для того, чтобы понять и соподчинить новое и старое. В условиях коротких сроков и высоких темпов работ ошибки становятся нормой, несмотря на то, что за каждым из архитекторов, например, Душкиным, Посохиным или Щусевым стоит мастерская или институт. Любое архитектурное решение приобретает в наше время значение системного, явно или косвенно влияет на многие другие аспекты жизни общества и города. В свою очередь многие из архитектурных решений зависят от системных проблем. Любые ошибки приобретают масштабный характер.

Структура национального ландшафта, его характер очень сильно сказывается на ощущении страны, ее образа, души, ее пейзажа. Архитектура – одна из главных составляющих пейзажа страны. Излишества в архитектуре – это словесная идиома (которые так любили придумывать в советское время). Кажется, что выражение «архитектурные излишества» отражают чисто формальные моменты, склонность к декоративизму и изобразительности. Но по сути, как в ледоходе, мы видим за административными или словесными баталиями «культурные торосы» - на традиционную декоративную культуру с ее изобразительностью, природной ориентацией наползает льдина совсем другой культуры – функциональной, прагматичной, утилитарной, культуры, в которой люди все меньше ощущают взаимосвязь с природой, а все больше – красоту «решений», умственных построений, эффективных действий – красоту алгоритмов; ведь постановлению предшествовали некие глобальные перемены – в частности перемена социального ландшафта страны.

Вернемся к Москве, которая во второй половине ХХ века превратилась в мегаполис – огромный город, население которого превысило 10 млн. человек. У подобных городов – особые инфраструктурные проблемы, можно сказать – опережающие, их с той или иной степенью остроты в свое время переживают любые города: транспорт, колоссальные и трудно регулируемые передвижения людей, скорость этих передвижений; соотношение наземного и подземного транспорта; связь, информация, сфера обслуживания, потребление и т. д. Проблемы инфраструктуры мегаполиса выходят за рамки архитектуры в область нелинейной математики, логистики, систематики и управления. Город рос, развивался, строил жилье. Если в 1946 г., в первый послевоенный год было построено 122 тыс. кв. м. жилья, то в 1957 г. – 1 млн. 896 тыс. кв.м., а в 1961 г. – 3 млн. 832 тыс. За ХХ век Москва выросла в 3-5 раз. Естественно, что жилье – лишь верхушка айсберга, его телом являются десятки явлений, в том числе и явления психологические, культурные, ценностные. В централизованной стране – Советском Союзе – доминантным понятием урбанизации стало понятие «центра» («тихого центра», как выражается героиня фильма Юлия Райзмана «Время желаний»). «Центр» становится воплощением значимости, статуса, воплощением блага и положения в жизни. Лучшее – в центре, лучшее жилье – в центре, лучшие магазины – в центре. Вообще в центре – все, чем дальше от центра – тем меньше всего (это относится и к известному анекдоту про советское снабжение: американец рассказывал, как у них развита торговля доставки товаров до дома, а русский убеждал, что у нас эта проблема решена проще, все товары свозятся в один город – Москву, и оттуда уже народ их разбирает). Казалось бы, понятие «тихий центр» - очередная идиома, но и мировоззренческая установка, и она влияла на дела и решения: центр Москвы развивался как административно-торгово-развлекательный, тогда как окраины превращались в «спальные» районы: строить в центре города огромные магазины было естественно, потому что добираться в центр до поры было легче из любой точки города (чтобы не сказать – страны).

Сегодня в России утверждается другая философия, в которой «моно» меняется на «поли», «центр» – на «децентрализацию», хотя реминисценции старой постоянно оживают и реализуются в архитектуре и сознании (чтобы не сказать – все еще преобладают). Но в 1950-е годы – еще другая страна и другая ситуация, в центре Москвы строятся и реконструируются (почти до начала XXI века) огромные магазины, офисные комплексы. Из центра постепенно вымывается жилье. Схожие подходы в той или иной мере реализуются во всех городах: Ленинграде, Киеве и других. В центре городов возводится небольшое количество комфортного жилья, здания административных структур, статусные магазины; здесь же сохраняются театры, престижные гостиницы и прочий специальный «соцкультбыт», рассчитанные на общественную элиту. Основная поселенческая масса вытесняется за пределы центра, во вновь строящиеся поселки и микрорайоны, где рядом с жильем располагаются наспех построенные детские сады, школы и больницы и почти напрочь отсутствует полноценная богатая культурная среда.

На рубеже ХIХ – ХХ веков процесс централизации был естествен: город невелик, транспорт известно какой. При небольших размерах городов и тогдашней бытовой культуре серьезных социальных последствий это не вызывало: в конце концов такова была и традиция – богачи и власть в центре, на подоле – ремесленники, дальше – крестьяне. Публика из высших сословий обитала в небольшом радиусе центра города в пределах Бульварного кольца (800 м. от Кремля) или в Ближнем загородье (Садовое кольцо, 1,5 км от центра). В центре возникают сверкающие витринами ЦУМ (Мюр и Мерилиз, 1906-8) Р. И. Клейна, который был оптимален настолько, что в нем можно было разместить почти все из нужного для жизни. Этот магазин восхищал лифтами, электрическими огнями, в нем легко ориентироваться – даже на исходе века он был «вполне», а в некоторых моментах – и «супер», ведь в «Мюре» впервые архитектор и владельцы позаботились о работниках – на плоской крыше можно было отдыхать, принимать солнечные ванны, в магазине были развиты бытовые сегменты. Недалеко от ЦУМа, в каких-то пятистах метрах были гигантские Нижние, Средние и Верхние торговые ряды(1889-1893)А. Н. Померанцева. Масштаба этих магазинов хватало весь двадцатые век, несмотря на колоссальные перемены в жизни людей. В них можно было ориентироваться, поддерживать необходимый товарный ассортимент – в них было «все».

Продолжать эту политику до поры было можно, других решений практика не предлагала. Построенный А.Н. Душкиным в центре Москвы, невдалеке от ЦУМа всесоюзный (по размерам и местоположению) огромный универмаг «Детский мир» явился одним из первых детищ освобождения от излишеств. Единственной оставшейся от них деталью явились арочные проемы фасада, облицованного желтым керамическим кирпичом, наружным материалом высотных зданий. Он стал приметой Москвы 1950-х. В огромном торговом пространстве со стеклянным крытым внутренним двором-атрием по его периметру расположены торговые дворики и залы, лифты (для сотрудников – по-советски), эскалаторы для всех остальных. Здание симметрично, оно имеет много входов и выходов, имеет несколько кафе и туалетов в разных частях. Одной стороной оно выходит на главную улицу центра города – Охотный ряд (Проспект Маркса), а другой – на Лубянскую площадь (Площадь Дзержинского). И конечно, здание Детского мира – не просто «коробка», а постройка, интегрированная во всех отношениях в городскую ткань. Здание масштабно, величественно и пафосно. Оно обладает тем фантастическим набором пространств, залов, хорошо освещено изнутри естественным и искусственным светом, что становится величественной оправой для пеленок и распашонок, мишек и кукол. Оно содержит в себе все качества пространственной архитектуры, не сводимой к коробкам и «помещениям». В философии этой архитектуры читается новый акцент – слишком большое значение, своего рода величие, придается тому, что в России исторически называли «тряпки», «шмотки» и тому подобными уничижительными словечками. Как не вспомнить фразу большого японского дизайнера Кендзи Экуана – «в отношении к вещам – духовность нации». Похоже, архитектура Детского мира, арки и атриумы, высокие своды залов, светоносность означают крен в сторону преувеличения значения материальных аспектов в российской культуре, всегда стеснявшейся чрезмерной материальности, воспринимавшей ее как излишество (в этом смысле гедонист профессор Преображенский в «Собачьем сердце» у М.А. Булгакова – скорее клон Булгакова, клон новой российской мечты о бытовой комфорте, взраставшей весь двадцатый век, чем портрет российской медицинской профессуры). И хотя в Детском мире «вещистский» пафос архитектуры читается скорее как вектор, чем как сложившееся явление, но симптоматика точная: она приведет через 10 лет к потребительскому ажиотажу, к формированию нового советского мещанства. Как видится сегодня, архитектура Детского мира столь же симптоматична культурна, сколь и формально: скорее сводится к понятию «квалифицированное строительство».

Традиционалистская арочная структура фасада сигнализирует, что советская классика еще не исчезла, она существует, лишь прячется внутрь стен и их массы. В конце концов, мимикрия для сохранения существа, говорят, одна из главных черт русского национального характера, позволившая ему сохраниться в нетленности при всех исторических режимах пять столетий. Есть незначительные декоративности – карнизы, антаблементы, с другой стороны, их уже использовать нельзя – запрет. Здесь не происходит явление нового качества. Архитектура, очищенная от ордерной декорации, становится дешевле – но она и беднее в визуальном смысле, поскольку мощные габариты здания, лишенные структурной разбивки, выглядят подавляюще (в здании 7 этажей). Подобные магазины были рассчитаны на приезжих, толпы приезжих. В здании укрупненный масштаб: центральная часть города становится все больше именно такой, огромной и психологически давящей – не случайно, многие из граждан жалуются на подавляющее впечатление от Москвы, его масштабов, его убийственной для новичков физиологии. Очевидно, что в подобной архитектуре незаметно для всех (приезжие – не в счет) человеческое (антропоморфное) естество архитектуры выхолащивается. И дело не в Постановлении, а, напротив, в мировоззрении, в технократичном сознании, становящимся к концу 1950-х годов кибер-программой (управляющей программой) власти, принятия решений. Именно технократическое мышление высмеивает «художественные» фантазии архитекторов, представляет их дурковатыми дилетантами и не предлагает взамен ничего, кроме собственной парадигмы – примитивного механицизма. Смешная форма регулирования: Совет Министров постановил запретить излишества в архитектуре.

Для технократичного сознания категории «больше», «выше», «сильнее», «дальше», «быстрее» органичны. (Заметим, что в 2000 году, на исходе некоторого этапа мирового развития, комиссар всемирной выставки «Экспо-2000», проходившей в Ганновере, Биргит Бройель заявила: «Нельзя больше жить с девизом «Быстрее, дальше, выше». Мир должен стать человечнее»).

Это проблема серьезная. Количественные и качественные перемены в России ХХ века оказались столь велики, что не осознаны. За шестидесятые годы необходимо было разместить 60 млн. человек – столько переселилось из деревень в города. В России в 1917 году было около 160 млн. человек, а в Советском Союзе население выросло за шестьдесят лет до 320 млн. Такая масштабная миграция и такой собственный прирост населении сложная проблема. Территория государства огромна, огромные ресурсы. Для страны, которая поставила целью быстрое экономическое развитие, главный ресурс – человеческий капитал, а второй – это природные ресурсы, только они дают возможность быстрого расширенного воспроизводства.

Почему оказались плохи «излишества» в архитектуре? Они отвлекают ресурсы. Не надо строить красиво, надо строить много и быстро. Красота – в конце концов, без нее можно обойтись. А вот быстро построить панельные многоквартирные дома жизненно необходимо. Возникают институты типового строительства, массовой застройки, создаются типовые проекты жилья, типовые кинотеатры и училища, типовые клубы: все типовое дешевле, не надо тратить деньги на разработку – только на «привязку», то есть проработку коммуникаций и «посадку» в среде.

Из архитектуры, кадры, интересы перемещаются в область массового строительства. Места для архитектуры остается мало. Главные лозунги: быстро, дешево, эффективно. Возникают гласные и негласные запреты на строительство зданий по индивидуальным проектам. Время от времени эта роскошь позволительна столицам союзных республик и Москве, крайне редко индивидуальные проекты дозволяются крупным городам по специальным разрешениям, поэтому многие наши города похожи. На примере Детского мира, видно, как происходит оскудение архитектурного языка.

Тем не менее, какие бы не существовали постановления, жизнь сложнее, чем любая схема, поэтому естественный процесс движения и развития в архитектуре 1960-х годов – это поиски нового языка, системных и локальных средств, соответствующих своему времени. Очень недолго очищенные от украшений коробки могли восприниматься – архитекторы старой закалки их не приняли, молодежь, настроенная на прогресс, обратилась к евро-американскому опыту, в котором развитие форм поддерживалось разработкой новых материалов и технологий. Ограничили со всех сторон – теперь должна включиться голова. Страстные желания возникают именно как следствия ограничений и препятствий, в какой-то мере, этот парадокс вообще подпитывал великую советскую культуру – кино, музыку, литературу, гуманитарную мысль.

Архитектура была очень сильно стеснена экономическими факторами и формальными ограничениями, в меньшей мере они сказывались в «малозатратных» жанрах искусств – в живописи или литературе. 1950-е, и особенно 1960- годы стали временем вхождения нашей страны в естественное развитие. Ослабляется эффект тоталитаризма, начинает складываться многомыслие – не как внутренний синдром культуры, появляются различные площадки – печатные, клубные, профессиональные для творческих дискуссий и выступлений. Серьезным фактором 1960-х годов является резкий всплеск культурных интересов, просветительской деятельности в стране. На государственном уровне осуществляется создание совершенно новой системы профессионального образования (вузовского и среднего специального) и научных институтов; создаются музеи, театры, издания и издательские комплексы. Если число театров, существовавших в СССР до войны, долго еще не было восстановлено, то во всех иных областях образования, науки, гуманитарной жизни создается новая страна, на порядок более мощная. Если мы возьмем Тюмень или какой-то аналогичный областной город и зададимся вопросами, когда созданы наши вузы, колледжи, музеи и театры, то ответ будет предсказуемым: где-то в 1956 – 1958 годах. Совершенно не случайно Советский Союз первым оказался в космосе: до этого он потратил колоссальные деньги на развитие образования, культуры, науки.

Мы знаем, что к середине 1950-х годов в стране была ликвидирована неграмотность, в 1950-е годы была отменена плата за обучение в старших классах школы. Стало доступным высшее образование, за него тоже платили до конца 1950-х годов. В это время страна тратила около 6% национального дохода на образование и науку. Когда в Японии, Америке проанализировали, почему Советский Союз вырвался вперед, эти страны тогда резко увеличили расходы на образование. Япония заимствовала нашу модель среднего образования, не американскую, при которой каждый человек развивается по собственным интересам, в советскую, в которой присутствует обязаловка в освоении неких образовательных нормативов, корпоративная ответственность за личные недоработки. С тех пор цивилизованные страны тратят на образование и научные исследования до 9-13 % своего национального богатства. Пятидесятые годы – это время научно-технической революции, всплеска культурно-творческой активности, образовательной активности, когда возникает огромное количество журналов, газет, становятся крупнейшими в мире тиражи книг.

Эксперименты по индивидуализации и «охудожествлению» строительства проводятся постоянно. У руководителей страны хватило ответственности не похоронить архитектуру за типовыми векторами, впрочем, это не их заслуга, а архитектурной общественности. Основой архитектурных поисков, поисков нового языка стали индивидуальные проекты, которых становилось со временем больше.

Гостиница «Юность» в Москве (В. Арндт и др.) стала прототипом большинства современных «туристских» гостиниц СССР. Асимметричное здание с входом со стороны «общественной» зоны; полихромный фасад, характер которого определен крупными пятнами разноцветных штор, вращающиеся фрамуги взамен традиционных оконных рам создали вдохновляющий инновационный образ. Сказать, что здесь нетленный архитектурный образ, сегодня сложно. На фоне украшенной классики гостиница смотрелась футуристично: асимметричная композиция с пристроенным объемом ресторана и конференц-зала, приставленным сбоку, само здание – простой параллелепипед, как бы состоящий из двух половинок-параллелепипедов, соединенных «стеклом» (это взяли у Джо Понти из здания Пирелли в Милане). Огромные ленточные окна, неровные из-за приоткрытых вращающихся вокруг горизонтальной оси фрамуг. Хотя здание гостиницы – серое, бетонное, оно выглядит веселеньким, потому что во всех номерах – шторы разных цветов, отсюда супрематическая структура (опять же вспоминается Здание Армии спасения Корбюзье). В архитектуре появляются новые формальные приемы. Хотя настоящей современной архитектуры еще не было – просто декор перешел в разряд «современного искусства», каковым была геометрическая абстракция и супрематизм, но внедрение в нашу жизнь новых кодов современного искусства и архитектуры, хай-тека своего рода, превращение технологических и отделочных штучек (грубый бетон) в новую эстетику попало в благоприятную среду – не только ЦК и Совмин постановляли: жажды обновления была полна и художественная интеллигенция.

Почти в то же время создается широко рекламировавшийся комплекс зданий Дворца пионеров на Ленинских горах (1962, арх. Виктор Сергеевич Егерев, Владимир Степанович Кубасов, И. Покровский, Феликс Аронович Новиков и др.) Многие из авторов составили звездный ряд архитектуры семидесятых, а Феликс Новиков (США) даже защитил докторскую работу о самом себе. Характер комплекса тем не менее спорен. Новым было рассредоточение пространства на несколько зданий, открытых вовне выносными лестницами, консольными выносами перекрытий и непривычно большими плоскостями остекления (местами на два этажа). Количество стекла стало тем фактором, который разделял «старое» и «новое». Появляются плоские кровли. Сведения объема к параллелепипеду требовало проработки пространства и объема: так появляется чистая кладка стены. Но душа требует некоего декора, так на стене проявляется мозаика, фигурная кирпичная кладка с эмблематами. На фасаде главного пионерского зала какие-то лаконичные египетские мозаики, изображающие гигантских пионеров у костра (египетский прием разномасштабности изображений). За счет многометрового выноса плиты перекрытия при входе образуется глубокий портик. Правда, перекрытие опирается на тонкие опоры, несоразмерные масштабу и пропорциям портика. Что ж, можно понять – эмоции и воодушевление новым сильны, а понимание тектоники, формальной гармонии зыбко.

Интересы многих – критики, специалистов прикованы как к отдельным инновационным объектам, так и больше всего к новым жилым кварталам и микрорайонам, которых возникает множество. Образцовой воспринимается застройка таллиннских микрорайонов Мустамяэ и Лайсмяэ, в которых создаются небольшие города-спутники, связанные со старым городом широкими скоростными магистралями. Они хорошо спланированы и в отношении связи с природным ландшафтом.

Для того чтобы стать заметным в этом время требуется немного – какого запоминающегося планировочного или технологического хода, поскольку классические критерии в применении к новому времени срабатывают не вполне.

Наиболее фантастически из всего наследия 1960-х сегодня выглядит уникальное сооружение – Останкинская телебашня (1967), спроектированная и возведенная на уникальных технологиях инженером-конструктором Николаем Васильевичем Никитиным (при участии Л. Баталова, Д. Бурдина). Эта уникальная башня до сих пор плохо укладывается в нашем механистическом сознании. Она принадлежит искусству инженерии, становящемуся искусством вне границ, на грани красоты и остроумия, Останкинская башня оказалась вне аналогов, это уникальный объект. Башня высотой 547 м (вначале – 533), является свободно-стоящей. Благодаря высоте, она обеспечила трансляцию десятков телепрограмм в радиусе 150 км, огромного числа радиоканалов, работу различных видов связи и передачу данных различных служб. На высоте 360 метров размещен ресторан «Седьмое небо» с тремя залами, вращающимися вокруг башни с интервалом оборот в час.

Ее центр тяжести внизу, и она не просто свободно стоящая, она свободно плавающая в грунте. Расположена эта махина на бетонном кольце диаметром от 30 до 70 м и толщиной 4 м, это кольцо как бы плавает в земле. До высоты 385 м бетонный ствол стянут 149 стальными тросами, которые могут заменяться по мере необходимости. Когда тросы устают, их по отдельности меняют. Они стягивают башню изнутри, не позволяя ей раскачиваться – а ветровая нагрузка огромна, верхушка башни (стальная часть) раскачивается в отдельные дни на 12 метров. Пожар, случившийся несколько лет назад, показал, насколько это остроумная конструкция: она выдержала чудовищный пожар и такие страшные испытания. Большинство тросов лопнули от перегрева, но башня выстояла. Выдержал бетон, постепенно заканчивается ремонт начинки. С высоты 360 – 385 м, на которых расположены смотровые площадки и ресторан «Седьмое небо», в солнечные дни видна вся Москва. Во вращении объемов ресторана и смотровой площадки воплощена идея Татлина – вращения вокруг оси, высказанной в проекте Башни III Интернационала. Смотровая площадка имеет стеклянный пол.

Как и в случае с высотными зданиями, здесь были колоссальные технологические проблемы – останкинская телебашня является аэродинамической трубой. Чтобы работал лифт, нужно установить шлюзы, и когда открываются их двери, вы ощущаете огромную тягу. Лифты поднимают массы сограждан на высоту 385 метров за 2 минуты, их конструкцией предусмотрено сопряжение на высоте в аварийных ситуациях и переход из лифта в лифт. Кроме того, проблемой была проработка бытовых вещей на большой высоте (электрика, водопровод, канализация, удаление мусора). Не будем забывать, что башня – в основе своей технологическое сооружение: телевизионный сигнал должен идти по прямой трубе, никаких изгибов быть не должно. Это очень мощное сооружение, на котором расположено гигантское количество аппаратуры: датчики, антенны и передатчики, правительственная связь, телефония. В нашей огромной стране любой общенациональный канал не может выходить в одном временном режиме, они транслируются со сдвигом в часовых поясах. Только первый канал выходит в шести версиях.

Первоначально останкинская башня рассчитывалась на 20 каналов. Уже через несколько лет телецентр, для которого она создавалась, морально устарел, появилось новое здание, на башню взвалились новые функции, к которым она успешно адаптировалась. Конечно, сегодня телебашня не совсем, может быть, и актуальна. Она остается уникальным сооружением, видовым и зрелищным, созданием смелого гения и до сих пор футуристической деталью в панораме Москвы. Это красивое, уникальное сооружение. Башня гибкая, во время ураганов, сильных ветров амплитуда ее колебаний 25 м, она способна выдержать большие нагрузки, это почти бионическое сооружение. 20 лет Останкинская башня была самым высоким свободностоящим сооружением мира.

ИЗ СТАТЬИ ВАДИМА ЭРЛИХМАНА «СТОЙКИЙ СИМВОЛ СТОЛИЦЫ»

Пожар, случившийся 27 августа 2000 года на главной башне страны, стал настоящей катастрофой не только для москвичей: огонь уничтожал не просто гениальное сооружение, горел символ современной столицы. Непонятное слово «фидер», из-за искры в котором якобы начался пожар, тогда выучили многие. Оно стало восприниматься так же эпохально, как некогда «ваучер» или «дефолт». Тогда по многим прогнозам и новостным сводкам прошли сообщения о том, что телебашня вот-вот должна рухнуть. Но она выстояла, и сегодня, в общем-то, может жить и продолжать обновляться даже за счет туризма. Вот только комиссия по пожарной безопасности не дает разрешения на посещение башни.

27 августа 2000 года было выходным днем. В экскурсионном корпусе Останкинской телебашни к кассам тянулась длинная очередь. Скоростные лифты поднимали людей на смотровую площадку, откуда открывался красивейший вид на Москву. В ресторане «Седьмое небо» официанты разносили заказы, играла музыка. Все шло, как обычно, пока в 15.00 на высоте около 400 метров из башни не вырвались клубы черного дыма. Находящиеся внутри их какое-то время не замечали...

Когда сработала сигнализация, к месту происшествия с разных концов города устремились пожарные машины. В 15.20 пожарные и сотрудники начали выводить из башни посетителей: так быстро и слаженно, что люди даже не успели испугаться. Тем временем огонь, раздуваемый ветром, спускался по полому стволу башни все ниже. В 16.20 один за другим начали прекращать вещание центральные телеканалы. Работал только РТР, в выпуске которого в 17.30 прошла первая информация о пожаре. Потом перестал работать и он. В 18.20 в Останкино прибыл министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу и милиция начала оттеснять толпу любопытных от ограды комплекса. Уже боялись, что башня может рухнуть.

Всего прибыло 40 пожарных машин. Вначале огонь пытались гасить углекислотными огнетушителями — не помогло. Потом в ход пошли порошковые. Тяжелые баллоны по 12 кг пожарные на руках заносили на высоту 300 метров — скоростные лифты к тому времени остановились.

Вопреки прогнозам пессимистов за пять лет не нашлось ни одного факта, говорящего об ослаблении устойчивости башни. Недаром в нее заложен незаурядный запас прочности — по проекту она способна выдержать восьмибалльное землетрясение, ураганный ветер со скоростью 160 км/ч и до сорока ударов молнии в час. Прав оказался ее создатель инженер Никитин — когда его в очередной раз спросили, сколько простоит Останкинская телебашня, он ответил: «Гарантирую триста лет. А если не верите, приходите через три столетия и увидите сами!»

Создатель башни Николай Васильевич Никитин был уже немолод, когда в 1957 году на совещании в Госстрое увидел проект новой московской телебашни, заказанной Министерством связи. Высота башни должна была достигать 500 метров, чтобы сигнал охватывал всю территорию Москвы и области. На эскизе красовалась решетчатая стальная башня с широко расставленными лапами-консолями. Когда коллеги спросили мнение Никитина о проекте, он честно сказал: «Думаю, Белокаменной такое украшение не к лицу. Башня должна быть из железобетона». И тут же пообещал через три дня представить проект.

Эти слова удивили собравшихся — бетонных башен такой высоты еще никто не строил. Расчеты показывали, что у подобного сооружения мало шансов устоять против сильного ветра. Канадцы, которые собирались строить бетонную башню у себя, подсчитали, что ее фундамент должен иметь толщину не менее сорока метров. Конечно, Никитин знал обо всем этом, но его всегда увлекали трудные задачи. Он говорил: «Только небывалое достойно воплощения», — и не раз доказывал это на практике. Теперь у него родилась ключевая идея — поместить внутри полого ствола башни стальные канаты, стянув ими основание и уходящую ввысь вершину. Художественное решение проекта ему помог найти архитектор Леонид Баталов — он сделал две трети башни свободными от подвесок и только потом поместил первую площадку. Это создавало впечатление легкости, а чтобы его не портил «стакан» основания, Никитин с Баталовым прорезали его четырьмя высокими арками. Нижнюю часть башни предлагалось возвести из напряженного железобетона, а верхнюю — из особо прочной стали.

Десять лет Никитин боролся за то, чтобы отстоять архитектурный образ своей башни. Ее критиков испугала не высота сооружения, а отсутствие привычного для высотных зданий массивного фундамента. Автор проекта предложил заложить в основание бетонную шайбу толщиной 3,5 метра — меньше, чем у обычной заводской трубы. По его расчетам, этого было достаточно для устойчивости. «У человека площадь опоры на ступни еще меньше, — доказывал Никитин, — но он ведь не падает». Дополнительную поддержку сооружению давали четыре опоры, которые вцеплялись в землю, как лапы орла. Эти опоры тоже вызвали возражения, и их число пришлось увеличить до десяти. С этой поправкой проект был утвержден.

Останкинская башня могла носить имя Черемушкинской — именно в этом районе планировалось построить телевизионный комплекс. Но скоро выяснилось, что там мало свободного места, к тому же башня будет мешать пролетающим самолетам. Стройку перенесли на занятое огородами и пустырями поле в Останкино, недалеко от Шереметевского дворца. В августе 1960 года рабочие стали рыть котлован, а в сентябре заложили в него первые кубометры бетона. Неподалеку начал возводиться будущий телецентр. Неожиданно весной 1961-го пришла команда остановить строительство. Группа конструкторов направила в Минстрой обстоятельный документ, где доказывалось, что башня непременно должна рухнуть. Начались новые проверки и уточнения. Никитина заставили укрепить фундамент башни стенкой из стальных прутьев, а заодно увеличить высоту сооружения до 522 метров. Рекомендовалось отказаться и от строительства высотного ресторана: там, мол, людей будет тошнить, и вообще не нужно пускать на башню посетителей. Этот пункт проектировщики сумели отстоять. Говорят, что им помог сам Хрущев, захотевший сделать из новостройки «витрину социализма». Приехав на стройку, он весело спросил: «Ну что, товарищи, воткнем капиталистам иголочку?» Скоро он был смещен, и «воткнули» башню уже при Брежневе.

Только в марте 1963 года Московский горком принял решение прекратить дискуссии вокруг башни и возобновить прерванное строительство. Много времени ушло на укрепление фундамента, и только через год началось строительство железобетонного ствола. Он был закончен осенью 1966-го, когда над Москвой дули сильные ветры. На внутренней поверхности с громадным натяжением были установлены стальные канаты диаметром 38 миллиметров, смазанные для надежности пушечным салом. Сразу после этого башня, которая прежде ощутимо раскачивалась, замерла, как часовой на посту. Но ее нужно было еще снабдить стальными конструкциями общим весом 2 760 тонн. Вначале оборудовали площадки и перекрытия на десятиэтажной высотной обстройке, где планировалось разместить ресторан. Затем начался монтаж верхушки. В январе 1967 года вверх подняли первую царгу — элемент антенной опоры. После этого башня росла на несколько метров в день. В это время на строительстве произошла единственная серьезная авария — одна из царг сорвалась с крана и упала вниз. Тогда же в основание башни ударила молния, убив одного из рабочих.

И все же уникальное строительство завершилось точно в срок. 27 апреля 1967 года вверх был поднят последний стальной блок, который увенчал красный флаг. В октябре были пущены четыре скоростных лифта, изготовленных немецкой фирмой «Тиссен». Вскоре башня начала регулярную трансляцию четырех телевизионных и трех радиоканалов. Однако работы на башне продолжались — отделывали внутренние помещения, строили ресторан и смотровую площадку. Через год первые посетители смогли полюбоваться Москвой с высоты птичьего полета. Среди них были и иностранные конструкторы, которые интересовались опытом Никитина. Его советами воспользовались канадцы, которые в 1975 году все-таки построили свою башню в Торонто, лишив Останкинскую звания высочайшего сооружения в мире. А японцы предложили советскому инженеру построить у них здание высотой ни много ни мало четыре километра! Правда, потом испугались и уменьшили высоту ровно в десять раз. Никитин отказался — ему было уже неинтересно.

От корпуса посетители организованно направлялись к башне по крытому переходу. Иначе нельзя — даже гайка, упавшая с такой высоты, легко пробивает толстую доску. После проверки билетов и документов они попадали в вестибюль — нижнюю часть 63-метрового «стакана» башни, окруженного десятью опорами-ногами. Три скоростных лифта всего за 57 секунд поднимали их на смотровую площадку на высоте 337 метров. Оттуда по винтовой лестнице можно было спуститься на этажи ресторана «Седьмое небо». Сверху вниз располагались Бронзовый, Золотой и Серебряный залы, каждый из которых вмещал до 80 человек. Участок пола со столиками вращался, и за час посетители могли совершить полный оборот, любуясь видами Москвы. Ресторан был отделан мрамором, медной чеканкой и алюминиевыми панелями — скромный советский шик. Продукты и готовые блюда для него поднимались на четвертом техническом лифте с кухни, которая находилась на 8, 9 и 10-м этажах башни. Кухня уцелела, но сегодня там пусто — ресторан еще предстоит восстанавливать.

Всего в железобетонной части башни 44 этажа, включая два подвальных. На первых этажах расположено вентиляционное оборудование, а на пятом — четыре мощных телепередатчика и столько же передатчиков звукового сопровождения. На шестом этаже находятся передатчики программ шести радиовещательных УКВ-станций. Седьмой — отдан под всевозможные аппаратные, включая оборудование высотной метеостанции. На 11—З4-м — размещаются оборудование и антенны множества телевизионных станций. Ниже большой надстройки с рестораном можно разглядеть две поменьше — в нижней на высоте 147 метров находится аппаратура радиорелейных линий, которые связывают Останкино с телевизионными спутниками. В верхней — на 243 метрах — оборудование радиотелефонной системы «Алтай», которая обеспечивает связь с автомобилями милиции и других госслужб. На 31-м «секретном» этаже размещены системы спецсвязи, которой пользуются руководители страны.

Железобетонная часть башни завершается десятью этажами надстройки, где кроме ресторана находились технические службы и автономная электростанция. Тело башни опоясывают 15 балконов, на которых установлены приемно-передающие антенны, прожекторы подсветки и красные сигнальные огни. Сооружение венчает стальная конструкция высотой 155 метров, где установлены радиотелевизионные антенны разного назначения. На самом верху находятся флагшток (пока без флага) и массивный металлический громоотвод.

• Останкинская телебашня — второе по высоте сооружение в мире после Си-Эн Тауэр в Торонто. Ее высота — 540 м. Вес башни вместе с фундаментом — 51 400 т.

• Она имеет самый маленький в мире фундамент в соотношении с размерами сооружения. Его глубина не превышает 4,6 м.

• Башня может выдержать землетрясение 8 баллов по шкале Рихтера, ураганный ветер со скоростью 44 м/с.

• Полезная площадь помещений башни — 15 тыс. м².

• Сооружение обеспечивает уверенный прием телесигнала на расстояние до 120 км.

• На башне установлены самые быстрые в России лифты, которые поднимаются на высоту 337 м со скоростью 7 м/с.

• Лестница — самая длинная в Европе. В ней 1 706 ступенек, а длина достигает 300 м.

• В железобетонной части башни 44 этажа, включая два подвальных.

• Ее обслуживанием и наблюдением за ней постоянно занимаются око

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:

К новой архитектуре. 1950-е – 1960-е годы