Против человеческой самоуверенности

Во Франции сразу же по окончании религиозных войн канцлер Этьен Паскье берется за то, чтобы в своих "Письмах в форме парадоксов для грубой скотины" подвергнуть цензуре гордыню гуманистов-стоиков, выводящих превосходство человека над животными из естественных причин.

По мнению Паскье, единственная привилегия человека религиозного порядка, состоит в стремлении к трансцендентному. "Однако, говорят, что слон каждое утро восхищенно наблюдает восход солнца, как если бы он был наделен чувством понимания величия небес". Главное для человека - "избавиться от самоуверенности и гордыни, с которыми мы смотрим на всех остальных животных как на жертвы, как если бы мы царствовали над ними". На самом деле "величайшим и превзошедшим не только животных, но и людей будет тот, кто склонится перед самым малым и восхвалит Бога в каждом Его создании".⁵⁸

Утверждать, что животные лишены разума, в высшей степени неразумно. Каждое животное обладает умом, лишенным воображения, способности к суждению и памяти. Этьен Паскье знает все чувства своей собачки, "знает, когда она испытывает радость, печаль, страх. “Если она хочет попросить меня о чем-либо, я знаю, как она выскажет свою просьбу. Ее можно понимать в той же степени, как и немого человека". Почему нужно "колебаться, чтобы признать, что животные обладают некоторыми признаками разума, тогда как деревья и растительные существа имеют искры чувства касательно их инстинкта самосохранения"?⁵⁹

В тот же самый период в "Апологии Раймунда Сабундского" Монтень пишет буквально то же самое. Сначала он стремится сбить спесь с человека, опираясь на размышления, основанные на здравом смысле - позже ими воспользуются зоологисты. "По суетности своего воображения он равняет себя с Богом, приписывает себе божественные способности, отличает и выделяет себя из множества других созданий, преуменьшает возможности животных, своих собратьев и сотоварищей, наделяя их такой долей сил и способностей, какой ему заблагорассудится". Но откуда же он может это узнать? "Тот недостаток, который препятствует общений животных с нами, - почему это не в такой же мере и наш недостаток, как и их? Трудно сказать, кто виноват в том, что люди и животные не понимают друг друга,ибо ведь мы не понимаем их так же, как и они нас."⁶⁰

Автор "Опытов" не отрицает привилегию человека как существа обладающего свободой. Но он ставит под сомнение статус животного как существа полностью лишенного разума - для него это предрассудок, связанный скорее с отсутствием знаний, чем с реальными познаниями о животных. Как и Василий Кесарийский, Монтень, нимало не смущаясь, находит у античных авторов многочисленные проявления ума у животных. Но он идет еще дальше. В главе "О жестокости" он выражает свое "неприятие" зрелища охоты: "...мне всегда было тягостно наблюдать, как преследуют и убивают невинное животное, беззащитное и не причиняющее нам никакого зла". Он признается, что всегда отпускал пойманных животных на свободу, разоблачая софизм, называющий сострадание к животным излишней чувствительностью, ибо "кровожадные наклонности по отношению к животным свидетельствуют о природной склонности к жестокости " по отношению ко всем.”⁶¹

У Монтеня это сострадание не является личным свойством его характера. Прочное основание этой симпатии он черпает в своей христианской вере. "Для того, чтобы не смеялись над моим сочувствием к животным, напомню, что религия предписывает нам известное милосердие по отношению к ним, поскольку один и тот же Владыка поселил нас в одном и том же мире, чтобы служить Ему, и поскольку они, как и мы, суть его создания."⁶²

Автор "Опытов" говорит не хуже самого Франциска Ассизского, когда утверждает, что все мы, и люди и животные, принадлежим к одной семье, и отец наш - Господь. Монтень идет еще дальше, он распространяет свою заботу на всю Вселенную: "Существует долг гуманности и известное обязательство щадить не только животных, наделенных жизнью и способностью чувствовать, но даже деревья и растения." Но наша связь с животными является более прочной. "Мы обязаны быть справедливыми по отношению к другим людям и проявлять милосердие и доброжелательность ко всем другим созданиям, достойным этого. Между нами существует какая-то связь, какие-то взаимные обязательства."⁶³

Под этими благородными словами, которые, благодаря понятию "взаимных обязательств", предвосхищают идею о правах животных, могли бы подписаться многие представители благочестивого гуманизма, который в первой половине ХVII века уделяет значительное внимание созерцанию природы и состраданию ко всякой твари.

Так, в одном из своих писем Франциск де Саль напоминает, что "мир, созданный по Слову Божьему, всесторонне ощущает это Слово: все составляющие его части поют хвалу Работнику".⁶⁴ В "Трактате о Божественной любви" епископ Женевы более подробно останавливается на этой хвале, воссылаемой тварями, цитируя, в частности, песнь трех отроков в печи огненной из книги Даниила и 150 псалом, который завершается призывом "Всякое дыхание да хвалит Господа", то есть: "Пусть все, что наделено жизнью живет и дышит лишь затем, чтобы благословлять Творца."⁶⁵

Не забывает Франциск де Саль и своего святого покровителя, "великого святого Франциска, который пел гимн Солнцу и воссылал сотни других благословений, чтобы призвать создания Божии к себе на помощь, ибо без них его ослабевшее сердце не могло в полную силу восхвалить драгоценного Спасителя его души". Возвращаясь к Библии, епископ Женевы возвеличивает восклицания невесты из "Песни песней", где соединяются цветы и плоды, чтобы "все твари принесли цветы их благословений и плоды их действий по благодати, чтобы со всех сторон доносились ароматы, исходящие от славы Того, чья бесконечная нежность превыше любых воздаваемых ей почестей".⁶⁶

Как и Монтень, Франциск де Саль не терпит охоту - не только потому, что пастырь не должен принимать участие в "жестоком зрелище", но и потому, что женевскому епископу лично отвратительны развлечения, когда животное убивают ради удовольствия. Показательна в этом смысле история, рассказанная его биографом Жан-Пьером Камю. Приглашенный на придворную охоту, Франциск де Саль отказался в ней участвовать, а напротив, сделал все, что было в его силах (но тщетно), чтобы спасти жизнь оленю, "который прискакал под то самое окно, за которым находился блаженный, как будто требовал его помощи”.⁶⁷

В своих проповедях Франциск де Саль часто обращается, как и его предшественники, к историям о животных, сообщенным языческими авторами, Плутархом или Плинием, чтобы извлечь из них нравственный урок. В "Трактате о Божественной любви" он говорит о куропатках, которых высидели в чужом гнезде, - и этот рассказ становится притчей о сыновней любви, которая по первому требованию⁶⁸ приводит птенцов к их настоящей матери.

В соответствии со священным Писанием ("Господь наш счел такое сравнение достойным Своего Евангелия (Мф 23.37)), он не пренебрегает и непосредственным наблюдением, когда с нескрываемым удовольствием и симпатией описывает наседку, пекущуюся о своих птенцах: "Голова всегда поднята, глаза беспокойно взирают по сторонам, словно предупреждая любую опасность, грозящую ее драгоценному выводку, о котором заботится она непрестанно, что и заставляет ее все время жалобно кудахтать."⁶⁹

Век барокко, прилежно повторявший слова божественной службы, - это эпоха, когда молящиеся неустанно перелагали на стихи тексты псалмов - к сожалению, по большей части сегодня эти стихи совершенно забыты. Между тем, многие из них прекрасны, а некоторые могут быть даже причислены к шедеврам. Особенно многочисленны переложения псалмов 103 и 118, которые, как и песнь трех отроков в печи огненной, цитируемая Франциском де Саль, призывают всех тварей славить Творца.

Мы не удивимся, если узнаем, что особенно в этом упражнении отличился капуцин, Марциал из Брива, чье францисканское ликование разворачивается в "Парнасе серафимов" в виде ученых и наивных строф, в которых выстраиваются друг за другом все элементы Вселенной. Восходя от минералов, растений и животных к человеку, поэт с самого начала подчеркивает космический характер этой хвалы:

В конце же своего переложения Марциал из Брива сосредотачивает в человеке эту Вселенскую хвалу Богу, согласно давно бытующему понятию человеческого существа как микрокосма, включающего в себя все творение (макрокосм):

Другой капуцин, Ив Парижский, в то же самое время и в том же духе призывает читателя своей "Христианской морали" "непрерывно созерцать мир, чтобы понять все создания, которые вопиют к нам, что они суть творения Бога, чтобы вобрать в себя все их голоса, присоединяя к ним ликование нашего сердца и принести все это в торжественную жертву высшему Владыке".⁷¹

В своем "Природном богословии" Ив Парижский пишет, что нужно "замкнуть в круг наше познание, переходя от созданий Бога к нам самим и от нас - к Богу, чтобы любоваться его Благостью, распространяемой на низшие предметы".⁷² Бог взирает на мир, его образ, и любуется портретом Своего великолепия.⁷³Отражающийся в нем порядок одинаково удивляет при созерцании "устройства мушиного крылышка и орлиного крыла, домостроительства муравьев и поддержания Вселенского порядка".⁷⁴

В ту же самую эпоху любовь к природе, восхищение растениями и животными и благодарный порыв, который это зрелище пробуждает в душе, вознося ее к Богу, не менее ярко проявлялись у иезуитов. Поэты, писавшие и в стихах и в прозе, монахи, такие, как Луи Ришом и Жан де Бюссьер, в лирических строках, характеризующихся однако большой точностью, выражают свой восторг перед чудесами творения.⁷⁵ Первый создает картинки, изображая в своих стихах лилию или цветы шпажника, муху и ящерицу, второй говорит о рождении и угасании дня, о снеге и росе - и все это свидетельствует о жадном любопытстве и неослабевающем уважении по отношению к миру, тот и другой всякий раз извлекают из этих созерцаний определенный урок, как и их бесчисленные средневековые и античные предшественники - иногда эти нравственные уроки бывают довольно странные, например, для Ришома воробей есть "иероглиф души похотливой болтуньи".⁷⁶

Другой иезуит, Пьер Монах, соревнуется с капуцином Марциалом из Брива в великолепной высокопарности слога своими "Гимнами божественной Премудрости и божественной Любви". Изложив происхождение Вселенной, Премудрость пером поэта подводит захватывающий итог замысла Творения:

Также Пьер Монах призывает людей вознести гимн действию благодати на Любовь:

Четвертый иезуит, Жан-Жозеф Сюрен, напоминает классическое учение, согласно которому "небо, земля, стихии, животные в своих инстинктах и в своем совершенстве представляют следы Божественной Благости". Но он говорит еще одну вещь, более редкую и неслучайную - потому что это великий мистик - ссылаясь на святых и в особенности на Франциска Ассизского, мог бы восславить всемирное сострадание: "Эти люди любят всякое создание и всякую вещь, все сотворенное Богом; они благодушны с животными, не могут повредить чему бы то ни было и благодаря инстинкту божественного целого они обладают чувством сострадания ко всему, что испытывает боль."⁷⁹

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: