Переписка с Василем Быковым в 1997 г.

Сегодня вечером в телепередаче о Светлане Алексиевич увидел тебя и перенесся воспоминаниями в Гродно и в прошлое (что удается делать не так уж часто). Очень хочется, чтобы ты знал, что у тебя есть не только массы читателей, но и стойкие почитатели, которые тебя ценят по-прежнему. И видят в тебе ориентир.

А в общем предаваться воспоминаниям, несмотря на мои семьдесят, некогда. Работаю в трех университетах (кроме двух здешних еще и в Венском). Преподавал в основных университетах Европы – в 11 английских, 4 шведских, 4 испанских и т. д., но осел всё-таки здесь. Здесь неимоверно интересно: история сейчас совершается именно здесь.

Наверстываю то, что упущено. Каждый год у меня выходит по монографии, а то и две-три. Преподаю и занимаюсь исследованиями в трех науках: археологии, классической филологии (Гомер – выпускаю вторую книгу о нем) и культурной антропологии (тема: противоречия между природой человека, сложившейся в палеолите, и современной культурой). Спешу: годы-то летят.

Борис же с Фридой живут на покое в Бостоне, а сыновья их в Нью-Йорке и Женеве. Борис по секрету сказал мне, что жизнь его стала очень обеспеченной, но утратила смысл. Так и должно было получиться. Тут он интересовал хотя бы кагебешников, а там он никому не нужен. Пробавляется статейками в эмигрантской прессе. У меня тут чувства заброшенности нет. Мое ощущение – что жизнь стала увлекательной, но ужасающе скоротечной.

Тебе, конечно, быть оптимистом труднее. В Белоруссии сложился такой отстойник… Да ведь за ними – и за Лукашенко в первую очередь – стоят массы, их избравшие. Чтобы у этих властителей почва ушла из-под ног, должно измениться сознание народа. А те, кто формирует это сознание, натворили ошибок. Я думаю, главная ошибка незалежников Позняка – в том, что идею союза с русской демократией они отдали в руки Лукашенко. Впрочем, это ты, вероятно, чувствуешь лучше меня. По-моему, от тебя зависит многое. Люди на тебя смотрят – и там, и тут. То, что скажет Быков, побуждает думать.

Будешь в Питере – звони и заезжай. Алексей Карпюк всегда это делал. А теперь мне его сильно не хватает.

Давненько уже получил твое письмо, спасибо тебе за память. Хотя мы с тобой не так много общались в Гродно, но я помню, как Алексей все нахваливал тебя. А потом на тебя свалилась эта беда, приведшая в Кресты, о чем ты очень ярко рассказал на страницах, кажется, «Звезды» (или «Невы»). Я рад, что потом судьба твоя наладилась, дай Бог! Не знаю, как у Бориса, года два-три тому назад он приезжал сюда, заезжал ко мне. Правда, как я понял, оснований для восторга у него в то время было немного. Но, возможно, со временем и у него наладилось.

А вот у нас уже не наладится никогда, (для нас, по крайней мере). Мы свое проворонили, проспали, наш поезд ушел безвозвратно. Да что мы – Беларусь растратила свое историческое время, упустила редчайший исторический шанс. И теперь уж никогда она не догонит Запад. Впрочем, кого винить? Собственная слепота и неразборчивость стала причиной исторической обреченности.

А я - не политик, я всегда бежал от политики, хотя не всегда удавалось убежать. И если я что-то написал, так с единственным намерением не остаться подлецом или трусом, когда надо было определиться, как говаривал незабвенный М. Горбачев. Вот я и определился на свою голову, «раскрылся», как говорят уголовники, что дало основание нынешним фюрерам Беларуси блокировать Быкова по всем правилам современной кагебешной науки. Вот и это письмо написал тебе, но не знаю, как отправить так, чтобы ты его получил. Перлюстрация в данном случае - слишком слабое средство…

Что же касается Позняка, то у него, конечно, было немало проколов, в т. ч. и относительно русской демократии. Он, например, считал, что кроме [С. А.] Ковалева и Новодворской, демократия в России отсутствует, а я год назад выступал с обращением к русской демократии, взывая о помощи, а в ответ получил сердобольное сочувствие вместе с разъяснением о важности интеграции «двух братских народов». Теперь, после известных телевизионных событий, наверно, таких разъяснений не последовало бы, но теперь и я обращаться не стану. Я хочу умереть в собственной постели, что для меня с каждым месяцем становится всё проблематичнее. Не только для меня, разумеется…

За приглашение в Ленинград спасибо, но теперь, увы! Когда-то я каждый год ездил в Л-д, там устраивались мои вечера, театр на Литейном ставил мою пьесу. Журнал «Нева» напечатал 2 или 3 моих повести. Но это было в давно прошедшей жизни… Которая нам в то время казалась невыносимо несправедливой. Не думали мы, не гадали, что нас ждет впереди. Вот и дождались…

Обнимаю тебя, дружище Лева, и очень желаю тебе счастья и здоровья.

очень рад был получить твое письмо, спасибо. Мои очерки были действительно на страницах «Невы», с продолжением, в 1988 – 91 гг. Потом по ним вышла книга в Германии, а потом я переработал, расширил вдвое и выпустил книгой «Перевернутый мир» в Петербурге. Очерки проходили на ура, я получил даже медаль «Публикация года», в Германии были очень взволнованные рецензии, а в России книгу встретили уже более равнодушно, чем журнальные очерки: время ушло. Другие времена, другие песни.

У нас сейчас, конечно, значительно свободнее, чем у вас. Пожалуй, в ряде отношений Россия сейчас одна из самых свободных стран в мире. Но Лукашенко не случайно имеет массовую опору в народном сознании. В Белоруссии, по слухам, люди в массе живут лучше, чем тут. В скудости, в серости, скромненько, но свою скромную зарплату получают регулярно. Здесь же поражающий контраст между шикарной жизнью богатеев с вельможными чиновниками и пауперизмом низов. Много нищих, есть шныряющие по помойкам. В магазинах небывалый выбор, есть всё, и полно покупателей. Но многие заводы стоят, людям зарплату не платили годами. Семьи живут на пенсию стариков. Поэтому база коммунистов не становится ýже. Казалось бы, их электорат вымирает. Ан нет, пополняется за счет обнищавших рабочих и офицеров. В еженедельном рейтинге кандидатов в президенты Зюганов давно вытеснил Немцова с первого места. С большим отрывом от них Лебедь, Лужков и Явлинский (по ориентациям подлинно лебедь, рак и щука). Только и надежды, что на грядущий, обещанный и ожидаемый подъем промышленности.

Вот бы тебе какой темой заняться – разницей между русскими и белорусами сегодня. Встречей и контрастами. Восприятием в народном сознании: свобода в обмен на неустроенность или сытая скудость и рабство. И, конечно, феномен Лукашенко. Ведь он сегодня сила. Очень занятный феномен. Как в свое время феномен Гитлера осваивали Фейхтвангер и другие. Быть близко, наблюдать его, для писателя твоего масштаба, по-моему благодать с неба. Такой образ! Нарочно не придумаешь. И описать – не критикански, не легковесно, а аналитически, всерьез. Над ним всё смеются. Над Гитлером тоже смеялись – и досмеялись. Без юмора нельзя, конечно, но юмор тут сам вылезет, материал такой. Фамилию только изменить – Лапушенко какой-нибудь, и формируй, изучай. Впрочем, это слишком прозрачно. Да не мне тебя учить.

Прости, может быть я лезу не в свое дело, но уж очень опечалило меня твое настроение.

Желаю тебе всех благ и новых творческих успехов. Очень хочется почитать нечто современное и быковское.

Не знаю, получил ли Василь это письмо: я-то послал его по прямому адресу, поднадзорному. Возвращаясь к советским временам, вероятно, можно было бы сказать: вся гродненская история с «обезвреживанием» опасных для государства людей могла бы послужить мне предостережением. Но не послужила.

Из интервью шведскому археологическому журналу (ред. Матс Бюстрём) 1992:

МБ. Вы – один из немногих не-скандинавских археологов, кто обсуждал труд Мальмера в связи с международным спором, проходившим в течение 1960-х и 1970-х. Какое Ваше мнение о вкладе Мальмера в этот спор?

ЛК. Многие черты Новой Археологии были выдвинуты в двух трудах: один – американский («Археология как антропология» Люиса Бинфорда), другой – шведский («Поздненеолитические исследования» Матса Мальмера), оба опубликованы в 1962 г. Однако американский вклад был небольшой статьей без конкретной разработки, тогда как шведский был гигантской монографией, основанной на огромном объеме археологического материала и полной оригинальных предложений по археологическим теории и методу. Позже, в 1968 г., в Англии появилась другая большая монография Новой Археологии («Аналитическая Археология» Дэвида Кларка), но ее географические и типологические аспекты были уже предварены Мальмером.

Не хочу преуменьшать роли Бинфорда и Кларка, их право считаться лидерами. Но нужно соблюсти справедливость.

Правда, процессуальные аспекты Новой Археологии были предложены Бинфордом и Кларком, а не Мальмером, но не будем забывать, что со времени Монтелиуса типологический метод не изменялся, не развивался и даже утратил свой авторитет в археологии и начал использоваться ненадлежащим образом, без строгих правил. В сущности, он дегенерировал. Мальмер не только восстановил его применение и силу, но и усовершенствовал; он открыл в нем фундаментально новые возможности и, таким образом, расширил его применимость: он сделал метод применимым в ситуациях, где замкнутые или стратифицированные комплексы отсутствуют. Монтелиуса прозвали королем археологии. Из всех методов эволюционно-типологический метод – это наиболее специфически археологический метод. Таким образом, в развитии специфически археологического метода Мальмер - второй после Монтелиуса. Неплохое место в истории археологии!

Много лет назад я написал в России книгу об учении и практических выводах Мальмера, но, как многие мои рукописи, она лежит неопубликованной [Сейчас многие рукописи уже увидели свет, но книга о Мальмере – еще нет].

ЛК. По ряду причин. Автор (я имею в виду себя) был не в фаворе. Предмет (я имею в виду Мальмера) – не был многообещающим: не русский, не марксист. Да и вообще в России трудно опубликовать что-нибудь по археологии. Но в виде рукописи она использовалась мною в обучении многих поколений археологов в ленинградском университете.

В 1960-е годы в числе спецкурсов, разработанных мною, был курс по катакомбной культуре, а так как я выводил Донецкую катакомбную керамику и топоры из ютландской культуры одиночных погребений, то естественно было проштудировать материалы по культурам шнуровой керамики и боевого топора. Как обычно, раз уж я много занимался этой тематикой, то подготовил и спецкурс по культурам боевого топора. Из этих культур (их очень много) некоторые, особенно интересно разработанные в науке (центральнонемецкая культура шнуровой керамики, ютландская культура одиночных погребений, шведская культура боевого топора), привлекли меня больше других – я понимал, что детальное ознакомление с ними было бы чрезвычайно поучительно для студентов. Стал я готовить их для отдельных спецкурсов, а это повлекло за собой не только прослеживание того, как эти лучшие европейские штудии сделаны, но и кто их сделал. Для шнуровой керамики Германии это Клопфлейш, Гётце и особенно Ульрих Фишер, для ютландской культуры – Софус Мюллер и Питер Глоб, для шведской культуры – Матс Мальмер. По всем им накопились материалы, а о Матсе Мальмере выросла рукопись книги «Рационализм Мальмера – теория и метод».

Рационализмом назвал свою позицию сам Мальмер. Основоположник рационализма Рене Декарт приехал в Швецию, став учителем королевы, увлекшейся его философией, там и умер. Рационалистическая традиция в Швеции осталась, перейдя в новое время и преобразовавшись в неорационализм. Это учение об опоре на логику и математику, на строгие формальные дефиниции, которые рассматриваются как единственный путь к объективному знанию. Мальмер - в русле этой традиции. Он противопоставляет свой рационализм «импрессионизму» традиционных исследований, чуждых строгой математической обработке материала. Мальмер требовал формального анализа источников, без которого решение исторических проблем повисает в воздухе, отстаивал типологию.

В своей книге я рассматривал с симпатией общие принципы Мальмера и его изобретательные приемы, но к выводам его отнесся критически и приводил основания своего несогласия. Все его типы строги, но условны. «Тип возникает только в момент, когда для него сформулирована дефиниция». То есть его создает исследователь. Мальмер не видел возможности ухватить реальные типы древней культуры.

Рукопись (точнее, машинопись) была готова уже к 1970 - 1971 гг. Но за десять лет – до своего ареста и изгнания надолго из археологии – я так и не сумел ее нигде напечатать. Мои лекции – единственное место, где я мог использовать свои наработки по трудам Мальмера. Примененные им приемы – изарифмическая обработка археологических карт, математическое представление форм керамики, разнообразные графики сопоставления комплексов и развития культур – практически неизвестны в российской археологии, во всяком случае, не применяются. А ведь всё это могло бы сильно обогатить арсенал нашей археологии.

Чтобы яснее было, что это за методы, поясню, что такое изарифмическая обработка археологических карт. Как у нас на картах отображаются археологические культуры или ареалы типов? Чаще всего сплошной заливкой. Но ведь ясно, что на деле такого выделения территории не было. Где-то были участки заселения, там гуще, тут реже, где-то незаселенные участки. Более точное отражение распространенности типа или культуры – точечная карта: каждый пункт находки отмечен точкой. Но при этом что отражено – истинное распространение типа (или культуры) или же степень изученности территории? Где хорошо изучено, там россыпь точек, где хуже – там меньше точек, где плохо изучено – там вовсе пустота. Даже правильные границы провести трудно, не сообразуя с изученностью территории.

Для отражения подлинной распределенности находок по территории Мальмер покрывает всю территорию сетью шестигранных ячеек. Такие ячейки по форме ближе всего к кругу, и расстояние от любой границы такой ячейки до центра - почти одинаковое (близкое к радиусу). В то же время такие шестигранники позволяют покрыть сплошь всю территорию, не оставляя пробелов. Затем исследователь рассчитывает показатель изученности в каждой такой ячейке – например, количество пахотных земель в ней (от распашки зависит открываемость находок). Далее остается подсчитать количество находок в каждой ячейке и разделить его на показатель изученности (в данном случае на количество пахотных земель). Получим количество находок на единицу изученности. Соединив кривыми линиями места (т. е. центры ячеек) с одинаковыми итоговыми цифрами, мы получаем карту, похожую на контурные карты рельефа. Здесь выделяются центры густого распределения, и это не зависит от степени изученности местности. Такие карты гораздо точнее отражают древнюю действительность.

Еще интереснее мальмеровское усовершенствование типологического метода Монтелиуса. У Монтелиуса выстраиваются непременно параллельные типологические ряды, в которых параллельность доказывается повторяющимся совместным нахождением начальных типов одного ряда с начальными типами другого, средних – со средними, конечных – с конечными. Совместным нахождением в замкнутых комплексах. То есть реконструируется цепь комплексов. Один типологический ряд бездоказателен – он может быть случайным расположением предметов по изменению какого-нибудь одного показателя, и ряд всегда можно перестроить по другому показателю. Параллельность рядов стабилизирует реконструированную эволюцию. Таким образом, для работы типологическим методом нужны замкнутые комплексы в большом количестве. А это в археологии не такой уж частый случай.

Мальмер нашел способ снять это ограничение. Он выстраивает в типологические ряды не типы вещей, а типы отдельных деталей (то, что Ирвинг Раус называет модами). Но что же скрепляет параллельные ряды вместо замкнутых комплексов? А сами целостные вещи! Важно только, чтобы рассматривались на вещи такие ее детали, которые не зависят друг от друга функционально (скажем, ручка и орнамент) и в принципе могут изменяться независимо друг от друга. Если они всё же встречаются на одной и той же вещи часто, то это связь историко-культурная, и ряды могут рассматриваться как хронологические.

К сожалению, эти и другие открытия Мальмера мало кто оценил (не только у нас).

Когда я пытался опубликовать эту книгу, в «Советской Археологии» секретарем редакции был переехавший в Москву Игорь Каменецкий, с которым мы когда-то сбежали из Волго-Дона на реку Молочную. Я запросил его о возможности публикации большого разбора работ Мальмера.

Относительно статьи о Мальмере. Я сам ничего не знаю об этом исследователе и потому не могу судить об актуальности рецензии на него. Но твой объем (80 – 100 стр.) совершенно не приемлем. Ни в каком случае. Мы сейчас придерживаемся таких цифр: на русские работы до 5 стр., на иностранные (учитывая необходимость пересказа) – до 10 стр. Для иностранных теоретических допускается до 15 стр. Это предел. Если это разбор и критика концепции, типа статьи, то можно до 24 – 30 стр. Но это уже не рецензия, а именно статья. Куда можно послать 80 – 100 стр. даже не представляю. Вероятно, можно было в «Ленинский» сборник, но уже поздно. Сейчас формируется сборник в честь Энгельса. Может предложишь туда? Ведет его Крайнов.

Относительно статей сложно. Я бы взял и критику Мальмера и Косинны и «Эмпиризм и перспективы…», но что скажет редколлегия? Отношение ее к тебе ты знаешь. Присылай. А я посмотрю, можно ли будет убедить их в необходимости печатать. До ознакомления ничего сказать не могу.

Из книги «История археологического мышления» (2006):

В начале 1970-х я написал книгу о Мальмере, но не мог опубликовать ее в России. Она не опубликована до сих пор. А жаль, тогда ознакомление русских археологов с нововведениями Мальмера и критический анализ его трудов сильно продвинули бы вперед нашу науку. Да и сейчас это остается интересным. …

В советское время, когда я вышел из тюрьмы и лагеря, но все мои звания и работа были утрачены, и я не мог найти никакой работы, даже чернорабочего, я думал, что придется эмигрировать. Мальмер тогда прибыл в Ленинград, и мы бродили с ним по [дождливым ночным] улицам и обсуждали, что делать, как подготовить мой отъезд из СССР. Мальмер, уезжая, даже взял с собой заранее небольшое число книг моей личной библиотеки. Я припоминаю, что некоторые другие иностранные коллеги (из американцев) боялись принять от меня на вывоз даже рукопись. Но с падением советской власти дело приняло совсем другой оборот…

В начале 90-х я посетил его в Швеции. Сейчас он стар, к сожалению, болен, и его уже невозможно увидеть в Университете. [Мы провели чудесный вечер в его квартире в Стокгольме, в кругу его коллег и учеников, обсуждая наши общие проблемы и наши расхождения.]

Из интервью словенскому журналу «Архео» (проф. Б. Тержан) 1990:

АРХЕО. Вы перечислили ряд тем, которыми Вы занимались в археологии, но не все. У Вас есть целые серии работ по земледельческому энеолиту, по культурам боевых топоров и шнуровой керамики Центральной Европы, по бронзовому веку степей (ямная и катакомобная культуры), по скифским и сарматским памятникам, по происхождению славян, по норманским древностям... Впрочем, это Вы yжe перечисляли.

ЛК. Еще по египетской хронологии, по славянскому язычеству, а теперь две книги по филологии (о составе Илиады).

АРХЕО. Нет Ваших работ, кажется, только по палеолиту?

ЛК. И мезолиту. И по многим регионам. Но действительно, диапазон довольно широк. А палеолитом собирался заняться, но не успел. Размышлял над некоторыми проблемами палеолита. По каждой теме_, которой я занимался, у меня есть ученики. Так вот среди учеников-то появились и палеолитчики, при чем очень талантливые.

АРХЕО. Обычно такая разбросанность ведет к поверхностности, к непрофессионализму. Но судя по Вашим работам и по Вашим ученикам, с Вами этого не происходит. Почему?

ЛК. Риск при таких бросках вылететь за борт науки, конечно, есть. Кажется, мне удалось избежатьэтого - по крайней мере, при всех дискуссиях и резких возражениях (не без того), обвинений в непрофессионализме не было. Думаю, что дело здесь в специфике моей исследовательской ориентации: я во всем усматривал прежде всего методологическую природу проблемы, а уж на втором плане набор фактов, которыми оснащена ситуация. При таком подходе факты дело наживное. Ну, и, конечно, у меня выработались навыки быстрого и рационального освоения больших объемов фактического материала, быстрого чтения и т. п. А переход к новым темам и даже к новым отраслям знания, хоть и сопряжен с риском утраты профессионализма, зато таит в себе возможности свежero взгляда, неожиданных paкypcoв, принципиальных новаций.

АРХЕО. Все же, какими бы отраслями конкретных исследований Вы ни занимались, в мире Вы наиболее известны своими теоретическими работами. Для нас Клейн - это прежде всего теоретик археологии. В Словении мы перевели три Ваших теоретических работы, как нам кажется, наиболее важных: «Археологические источники», «Археологическуютипологию» и «Панораму теоретической археологии». Сейчас переводим Ваш «Феномен советской археологии» [последний так и не вышел].

ЛК. Спасибо словенцам. Такого продуманного набора моих работ нет ни на одном другом языке.

ЛК. Даже на русском. «Источники» на русском изданы, но «Типология» издается в Ленинграде только теперь, а русское издание «Панорамы» только планируется. Она существует на английском и на французском, а ее продолжение сейчас печатается (на английском языке) в финском журнале «Фенно-Скандия». Ваше издание «Археологической типологии» гораздо полнее и лучше английского - ведь в его основу лег не английский перевод (очень плохой), а хранившийся в Оксфорде русский оригинал. Но русское издание, которое уже в типографии, усовершенствовано: там есть eщe несколько глав, написанных моими учениками, и произведены некоторые изменения в тексте старых глав. Однако пока словенское издание - лучшее из имеющихся. Жаль только, что вместо некоторых рисунков в Оксфорде сохранились лишь наброски, эскизы, они и вошли в словенское издание. В русском будут более качественные рисунки. И вообще приятно: наконец-то русское издание!

АРХЕО. Есть ли у Вас в Ленинграде среда, люди, с кем можно было бы обсуждать теоретические проблемы?

ЛК. О, да. Пожалуй, более подходящая, чем здесь в Берлине. Здесь очень интересные археологи, милые люди, но к теории интереса мало. В Советском Союзе же очень большая концентрация археологии в нескольких крупных центрах, в их числе Ленинград. Интерес к теоретическим проблемам в Ленинграде традиционный - ими занимались Равдоникас, Артамонов (мой учитель в археологии), Грязнов и другие. Из моих коллег Шер, Маршак, Долуханов. Ну, и, конечно, мои ученики заражаются от меня интересом к теории.

АРХЕО. Можно сказать, что свою среду Вы создаете себе сами, формируете ее. Даже здесь после Вашего приезда все заговорили о теории. Но как в Ленинграде и вообще в СССР обстоит дело со знанием западной археологической литературы? Читая Вашу «Панораму», все удивлялись Вашей эрудиции, Вашей осведомленности. Это отражает общий уровень науки в СССР?

ЛК. К сожалению, нет. Я в этом если и не исключение (хорошо знали западную литературу Равдоникас, Монгайт, найдется и сейчас еще кто-нибудь), то во всяком случае раритет. Во-первых, хорошее владение языками у нас не очень распространено. Обычно археолог владеет - и притом посредственно - каким-нибудь одним языком: палеолитчик - французским, бронзовик - немецким, медиевист-славист - польским, остальные - английским. Иностранная литература прежних лет представлена в ленинградских библиотеках весьма полно, однако новая прибывает всё более скудно - из-за нехватки валюты. Каждый специалист более или менее в курсе открытий в своей узкой области, но следить за литературой в более широком охвате не поспевает. Своих учеников я побуждал овладевать языками и вводил их в курс мировой археологии.

Из интервью «Европейскому археологическому журналу» (К. Кристиансен) 1991:

ЛК. Однажды в интервью берлинский профессор археологии Биба Тержан спрашивала меня: «Как Вы пришли к теории? Когда Вы пришли к теории?» Я отвечал, что вообще не приходил к ней, потому что всегда интересовался теорией, с самого начала, благодаря моей увлеченности происхождением народов. Так что когда я пришел в археологию, я уже был теоретиком.

КК. В таком случае было ли это соединение двух различных дисциплин, лингвистики и археологии, что и привело вас к тому, что Вы стали теоретиком?

ЛК. Да, и особенно вопросы происхождения народов. Эти вопросы были у меня в голове, когда я взялся за лингвистику и фольклор, и затем они вели меня к археологии. Я принес эти вопросы с собой в археологию, и это были теоретические вопросы.

Из «Стратиграфии жизни» - интервью кембриджскому журналу «Аркеолоджикал Дайалогз» (В. Иммонен) 2003:

ЛК. …моя оппозиция использованию археологии в политических целях толкнула меня к разработке методов археологической аргументации, критериев надежности, оценке фактов, независимой от субъективных устремлений. Мне надо было иметь в руках нечто существенное для противостояния тенденциозным построениям. Это был мой стимул для обращения к теоретическим исследованиям. Я начал изучать теорию, чтобы найти хорошие методы.

Мои оппоненты считали археологию частью истории и обычно говорили, что исторический материализм поэтому не только теория истории, но и единственно верная теория археологии. Исторический материализм был детально разработан в советских философских и исторических институциях как инструмент для обслуживания политических целей режима. Им можно было доказать всё, что властям требовалось. Таким образом, мое начальное намерение вывести археологию из истории коренилось в необходимости освободить ее от скованности цепями исторического материализма. [Скоро я понял, что у этой идеи есть и своя собственная основа.]

Археология и рок. Из интервью газете «Ленинградский университет» (А. Арешин) 1990:

АА. Лев Самуилович, насколько я успел ознакомиться с вашим научным кредо, Вы, являясь крупным ученым-теоретиком в области археологии, придерживались несколько иных научных взглядов, чем так называемая официальная наука. Чем определялось это отличие?

ЛК. Отличие, прежде всего, в том, чем я вообще занимался. Четверть века назад я начал разрабатывать специальную теорию археологии. Корень отличия в слове «специальная».

Внашей официальной науке считалось, что никакой специальной теории не нужно, так как у всех общественных наук уже есть общая теория. Одна на всех. Это исторический материализм. Я же отстаивал ту точку зрения, что исторический материализм — философская концепция. А каждой конкретной науке, нужна собственная теория. Та, которая отвечает ее материалу, ее предмету и вырабатывает специальные методы исследования этого предмета.

Когда у науки есть своя специальная теория, есть вытекающий из нее строгий набор методов, тогда, естественно, эту науку очень сложно использовать для получения произвольных выводов — тех, которые угодны «начальству» по конъюнктуре. И становится очень трудно участвовать в научной деятельности тем, кто не очень хорошо подготовлен к этому, хотя и был бы прикрыт самыми крупными научными титулами.

АА. Но, кроме своих теоретических изысканий, вы занимались и конкретными вопросами археологии. И зачастую выводы ваших исследований ставили под сомнение существующие и казавшиеся незыблемыми позиции в этих вопросах...

ЛК. Строгие, новые методы дают порой иные результаты, и волей-неволей приходится их отстаивать. Тем более, что те проблемы, которыми я интересовался, считались острыми: происхождение славян, «норманский вопрос» — о роли варягов в сложении Древнерусского государства, роль миграций, вопрос о прародине индоариев на Украине и Северном Кавказе и другие...

Все эти проблемы носили у нас политический оттенок. И в их решении приходилось идти против признанных авторитетов, против официальной позиции «монолитной» советской науки. К тому же много моих работ печаталось на Западе, что тоже не всегда нравилось определенным кругам в отечестве. В моих публикациях содержался критический анализ существующих концепций — наших и зарубежных. Это, наверное, и объясняет те противоречия, которые возникли между мной и властями предержащими в науке, и не только в ней.

Из интервью шведскому археологическому журналу (ред. Матс Бюстрём) 1992:

ЛК. …Но и обобщения фактов – это еще не теория.

МБ. А что же тогда теория? И какое у нее назначение?

ЛК. Это ключевые вопросы в теоретической археологии. С них нужно начинать. И я натолкнулся на них с моих первых шагов.

Обычно когда я начинаю изучать теоретическую проблему, я сначала оглядываюсь вокруг, чтобы увидеть, что уже сделано, какие мнения высказывались многими археологами. Потом я стараюсь понять корни различий в мнениях. Редко в серьезных трудах предложения полностью ошибочны. Обычно они лишь односторонни, но содержат некое зерно истины. Так что я пытаюсь увидеть, нельзя ли найти в различных предложениях общую базу, сделать обобщение. Иногда (не всегда) это возможно. Я стараюсь определить философскую основу каждой отдельной концепции. А затем я стараюсь уразуметь мою собственную основу, наметить мой собственный путь.

Относительно вопроса, который Вы мне поставили (что такое теория), я сделал обзор многих концепций, выдвинутых западными археологами и советскими. Взгляды [- и те и другие -] выглядят очень разными: теория – это просто спекуляция, или обобщение фактов, или набор методов, и т. д. Я пришел к выводу, что теория действительно всё это, но такое заключение слишком общо. За этим суммированием должно быть нечто специфическое, что и приводит ко всем названным реализациям и что связано с представлением о теории в других дисциплинах. Что это такое, невозможно объяснить в двух словах - это сложный материал для анализа. [В указанном обзоре – это была статья - я всё-таки сформулировал и собственное определение: теория – это программа обработки информации, основанная на некоторой объяснительной идее; она проверяется фактами и своим соответствием предшествующим хотя бы частично оправдавшим себя теориям.]

Лекции, которые я подготовил для данной поездки [в Швецию], посвящены именно этим предметам: определению археологической теории, обзору ее существующих концепций, и функциям археологической теории.

МБ. Главные цели археологической теории, по-Вашему?

ЛК. Цели, назначения, задачи, функции – смысл один. Глин Айзек сформулировал суть дела так: «Зачем нам мучиться с теорией?» Это вопрос, который многие практики задают теоретикам, очень часто с подтекстом, что на деле она нам не нужна. Так что теоретики должны дать ответ на этот вопрос. К моему удивлению, в археологической литературе я нашел только несколько работ по данному предмету. Недавно я написал об этом специальную статью (еще не опубликована) и озаглавил ее «Функции археологической теории» [с тех пор опубликована на английском и вошла главой в книгу «Метаархеология» – на английском и русском]. Я предпочитаю сей термин, потому что его использование подразумевает, что наш долг не только открывать общее назначение теории, но и устанавливать, как теория работает. Или, по крайней мере, показать дорогу к этому. В конечном счете, необходимо в ответе на первый вопрос [«Зачем нам мучиться с теорией?»] быть убедительным.

Если быть точным, то первой моей работой, которую можно назвать теоретической, была статья 1969 г. «К постановке вопроса о происхождении славян» (Клейн 1969), а второй – статья следующего года «Проблема определения археологической культуры» (Клейн 1970). Этим определилось начальное направление моих теоретических интересов: проблема этногенеза, этнической принадлежности материалов и в связи с ней – типология. Но проблески теоретических идей можно найти и в более ранних работах: в статьях о локальных вариантах катакомбной культуры (1960 – 61), о миграционной гипотезе (1962) и др. Во всяком случае, в 70-е годы мои теоретические работы стали появляться каждый год, сплошной чередой.

Однажды в самом начале этого «теоретического» десятилетия мы пересеклись с одним из моих учителей профессором (тогда еще не академиком) Борисом Борисовичем Пиотровским зимой на «пересменке» – я начинал лекцию, он окончил свою и собрался уходить, уже надел шубу. Даже не помню, как завязался спор. То ли началось с вопросов о теме очередной моей лекции, то ли с обсуждения истфаковской «Истории в танцах». Слово за слово, он иронизировал над моими потугами создать особую теорию археологии и отстаивал совпадение решительных изменений во всех сферах культуры со сменой социально-экономических формаций. Я говорил, что на такой жесткой схеме нельзя построить теорию археологии, что нужно признать большую дозу автономии различных сфер культуры. Глядя на его меховую шапку, я говорил: «Ведь не станете же Вы утверждать, что с каждой сменой формаций меняются типы шапок. Где социалистические шапки, отличные от капиталистических?» Заикаясь как всегда, и перемежая речь словечком «вот», которое он произносил с придыханием (как «вохт»), Пиотровский возразил: «Вохт-вохт, прошло в историческом масштабе слишком мало времени. Подождите, вохт, появятся и социалистические шапки! – упрямствовал он. – Без опоры на смену формаций, вохт-вохт, вам не создать общую теорию археологии». – «Посмотрим!» – задорно отвечал я. «Вы готовы заключить пари?» – спросил он. – «Разумеется!»

Распалившись, он сбросил шубу, потребовал бумагу и, присев к столу, быстро накатал нижеследующий документ (рукописный этот документ сохранился, факсимильно воспроизведен в сборнике 2004 г. «Археолог: детектив и мыслитель», с. 28):

Из книги «Археолог: детектив и мыслитель» (2004):

Я, нижеподписавшийся, археолог со стажем с 1927 г., Борис Борисович Пиотровский и также нижеподписавшийся археолог со стажем с 1948 г., Лев Самойлович Клейн, составили настоящее соглашение в том, что если Лев Самойлович Клейн (1927 г. рожд.) до кончины Б. Б. Пиотровского, срок которой не устанавливается, но не долее 1982 г., при дожитии первого договаривающегося, представит ему стройную концепцию теории археологии, то Б. Б. Пиотровский публично отречется от всех своих воззрений и признает Л. С. Клейна гением и основоположником новой (клейновской) археологии, а себя причислит к деятелям доклейновской археологии.

Я тоже расписался. В тот же день мы прошлись по канцеляриям и поставили две печати: на моей подписи круглую печать исторического факультета, на подписи Бориса Борисовича – гербовую печать Эрмитажа. Когда мы показали этот документ супруге Бориса Борисовича, Рипсиме Мих

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: