Из журнала «Проект Классика»

По просьбе «Проект Классика» с основателем деконструктивизма Питером Айзенманом в Нью-Йорке встретился Владимир Белоголовский:

«Владимир Белоголовский: Что привело вас в архитектуру?

Питер Айзенман: Подростком я ничего не знал об архитектуре. Однако я всегда интересовался изобразительным искусством и любил рисовать.

В сороковые годы, во времена моей юности, в Соединенных Штатах мальчишки не увлекались искусством. Они интересовались машинами и любили возиться в автомастерских. Искусством занимались девчонки. Поэтому я никогда не изучал изобразительное искусство в школе. Поступив в Корнельский университет, я, как и все, изучал общие предметы. Моим старшим товарищем был студент архитектурного факультета. Он делал макеты, чертил, рисовал... Я помогал ему, потому что в детстве я мастерил модели аэропланов. Это было очень популярно во время войны. Тогда-то я подумал: я могу заниматься в университете и делать такое! Это великолепно! Так, познакомившись с этим студентом, я решил, что хочу быть архитектором. Так все и началось.

Владимир Белоголовский: Ваше ими ассоциируется с деконструктивизмом. Почему вы считаете, что архитектура должна быть критической и вступать в теоретическую полемику?

Питер Айзенман: Во все времена архитектура была и остается искусством критическим. Архитектура призвана подвергать сомнению традиции и устои, и поэтому она критическая. История любой дисциплины сводится к взлому устоев. Уникальность архитектуры в том, что она должна создавать места и в то же время она смещает эти места. Она должна быть функциональной и в то же время она смещает функциональность. Я думаю, что любое великое произведение, будь то фильм, симфония или любое другое явление искусства, должно нести в себе критику. Это естественная реакция на то, что существует сегодня, чтобы создать то, что будет завтра. И единственный способ создать то, что будет, это не повторять то, что есть. Это так просто.

Владимир Белоголовский: Что же такое архитектура?

Питер Айзенман: Это почти то же самое, как если бы вы спросили меня - что такое искусство? Ведь это так очевидно. Архитектура - это критическая культурная деятельность, которая отражает жизнь общества, его мысли и чувства на различных этапах истории. То же самое делают музыка, литература или поэзия. Это очень широкое понятие. Но я могу сказать, чем архитектура не является. Это не жилье и не функциональность. Архитектура не решает вопросы, а наоборот, порождает их. Она не решает проблемы, а наоборот, создает новые.

Владимир Белоголовский: Заказчики надеются на разрешение проблем и на удовлетворение своих насущных интересов.

Питер Айзенман: Но это не так. В этом-то и есть неправильное представление людей об архитектуре.

Владимир Белоголовский: Какими бы словами вы описали свою архитектуру?

Питер Айзенман: Критическая, слабая форма, антидиалектическая, антиметафизическая, сконцентрированная на внутренней проблематике, ориентированная внутрь, решающая проблему соприкосновения с землей и так далее.

Владимир Белоголовский: Пиранези, Хомский, Деррида -имена, наиболее часто встречающиеся в текстах, посвященных айзенмановской архитектуре. Что вас связывает больше всего?

Питер Айзенман: Во-первых, Пиранези был критическим архитектором. Он создал проекты, которые объединили реальные здания с выдуманными.

Он выдумал целые города и выразил разные идеи пространства и времени. Я бы сказал, что больше всего меня связывает с Пиранези идея промежуточного пространства. То, что Пиранези создал в своем проекте Campo Marzio, было промежуточным пространством. Это не было случайным остаточным пространством, это было открытием четко определенного пространства, позитивно артикулированного. Хомского я открыл для себя давно, когда был увлечен идеями лингвистики. Существует такое понятие в языках, как глубокая структура. Любой язык основывается на интуитивной механике того, что мы с вами понимаем. Все языки, включая музыкальный и любой визуальный, обладают глубокой структурой, и в этом я вижу свою связь с Хомским. Деррида говорит, что нет ничего, что бы существовало раньше всего остального. Нет единой правды. Не существует абсолютного начала. Все открыто перед следами начал. До того как появилось что-то, существовал след чего-то. До того как появилось что-то, этого чего-то не было. Отсутствие всегда предшествует присутствию, потому что не было бы присутствия, если бы первоначально не было отсутствия. Подобные философские взгляды и связывают меня с Дерридой. Другими словами – сплетение следов или то, что я называю intertextuality.

Владимир Белоголовский: Вы составили список десяти самых значительных зданий нашего времени. Перечислите их, пожалуйста.

Питер Айзенман: Это не самые значительные, а самые критические здания в промежутке между 1950 и 2000 годами: Casa Girasole Луиджи Моретти, проекты домов Adler и DeVore Луиса Кана в Филадельфии, Strasbourg Congress Hall Ле Корбюзье, Farnsworth House Миса ван дер Роэ, Modena Cemetery Альдо Росси, Engineering Building в Leicester University Джеймса Стирлинга, Jussieu Library Рэма Колхаса, Jewish Museum в Берлине Даниэля Либескинда, Logrono Town Hall Рафаэля Монео, Peter Lewis Building в Case Western Reserve University Фрэнка Гери и Дом матери Роберта Вентури.

Владимир Белоголовский: Вы назвали одиннадцать проектов.

Питер Айзенман: Одиннадцать? Теперь мне трудно будет что-либо вычеркнуть.

Владимир Белоголовский: В вашем списке не нашлось места айзенмановскому зданию.

Питер Айзенман: Нет, потому что я выступал в роли критика, вне своей собственной архитектуры.

Владимир Белоголовский: В чем, по вашему мнению, состоит значение Векснер-центра?

Питер Айзенман: Нет-нет, это вопрос не ко мне. Вы должны спросить об этом людей Векснер-центра. Вы не можете задавать мне критические вопросы о моей собственной архитектуре. Я не знаю, как на них отвечать.

Владимир Белоголовский: Вы все еще преподаете в Купер Юнион?

Питер Айзенман: Нет, в этом году я взял отпуск в Купере, но я по-прежнему преподаю в Йельском и Принстонском университетах.

Владимир Белоголовский: Каково ваше любимое задание для студентов?

Питер Айзенман: Аналитическая разборка исторических проектов Борромини, Браманте, Палладио, Шинкеля, Пиранези, Корбюзье, Лооса... Или я задаю им читать Уильяма Фолкнера, Марселя Пруста, Джеймса Джойса...

Владимир Белоголовский: Читать, анализировать…

Питер Айзенман: И рисовать. Читать, анализировать и рисовать.

Владимир Белоголовский: И цель нового задания… прийти к какому-нибудь проекту?

Питер Айзенман: Да нет же! Цель - образовывать, открывать перед студентами новые способы мышления и давать возможность по-новому оценивать и создавать архитектуру. Смотрите, когда будущий композитор поступает в музыкальную школу, никто не требует от него написать сонату. Он просто не знает, как. Он должен вначале изучить концерты Баха, Моцарта и Бетховена. Прежде чем что-то написать самому, он должен узнать, что такое музыка. Что вообще возможно? Что такое глубокая структура музыки? Вы не можете создать архитектуру до тех пор, пока вы не узнаете что такое архитектура. Что такое глубокая структура архитектуры? Вот этому я и пытаюсь учить. Я учу, что такое архитектура, а не тому, как ее делать.

Владимир Белоголовский: Какова основная идея Мемориала жертвам холокоста в Берлине и какие он будет вызывать чувства?

Питер Айзенман: Секундочку... Я могу рассказать вам, какая была идея, но я не могу сказать, какие он будет вызывать чувства, пока мемориал не построят. Моя идея - тишина. Я не верю в ностальгию. Я не верю в вину. Я не верю в искупление грехов. Я верю в идею тишины и в то, что мы ощущаем в сегодняшнем дне, в настоящем, в то, что бросает вызов нашим предположениям о пространстве и времени. Когда вы окружены полем каменных плит, вы чувствуете себя дезориентированными, потерянными в пространстве и одинокими. Возникают чувства, аналогичные тем, которые царили в концентрационных лагерях. Но без всякого смысла, лишь ощущение потерянности и одиночества. Если вы почувствуете это, тогда мой проект можно считать удачным.

Владимир Белоголовский: Почему в мемориале насчитывается именно 2751 бетонная плита?

Питер Айзенман: Просто чтобы заполнить площадь. Это случайное число и оно не имеет никакого смысла. Затишье и безмолвие, это то, что царило во времена Третьего рейха с 1933 по 1945 годы. Давайте прислушаемся к голосам мертвых, а не к голосам живых. Я ничего не говорю, говорят лишь голоса мертвых...

Владимир Белоголовский: Работаете ли вы над какими-нибудь проектами в Нью-Йорке?

Питер Айзенман: В Нью-Йорке? Нет пророка в своем отечестве. Нет, я работаю над проектами по всему миру, но не здесь.

Владимир Белоголовский: Почему вы приняли участие в конкурсе на восстановление Всемирного торгового центра?

Питер Айзенман: Я решил принять участие в конкурсе, чувствуя моральную ответственность человека, который вырос в Нью-Йорке и был здесь, когда случилась эта катастрофа. Я не чувствовал, что в одиночку я был достаточно компетентен для работы над таким сложным проектом. Мои друзья Ричард Майер, Чарльз Гуагмей [Прим. - орфография журнала] и Стивен Холл чувствовали то же самое. Я думаю, мы могли попытаться решить подобную задачу только общими усилиями. Нам было сложно работать вместе, потому что мы все индивидуалисты, но я всегда хотел участвовать в большом проекте, и у нас получился великолепный результат. Я очень горжусь этим сотрудничеством. Это было очень важно для меня и для моих коллег. И мы сделали это не для победы, а для участия. Часто мы участвуем в конкурсах из-за чувства долга, а не потому, что нужно победить. Если вам нужно обязательно победить, вы вообще не должны участвовать.

Владимир Белоголовский: А что вы думаете о проекте Либескинда?

Питер Айзенман: Я вообще о нем не думаю. Я отказываюсь комментировать проект моего соперника. Я не думаю, что это уместно. Я не комментирую проекты участников конкурсов, в которых я участвовал и проиграл.

Владимир Белоголовский: Он был вашим студентом, не так ли?

Питер Айзенман: Да, был.

Владимир Белоголовский: Над какими другими проектами вы сейчас работаете и какие уже строятся?

Питер Айзенман: Строится огромный культурный центр в Сантьяго-де-Компостела. Это целый город из шести зданий: оперный театр, два музея, две библиотеки и административный корпус. Мы также работаем над стадионом для команды «Аризонских Кардиналов», футбольным стадионом для команды «Deportivo» в Ла-Корунье, над санаторием в Италии и над Олимпийским стадионом в Лейпциге для Олимпиады в 2012 году.

Владимир Белоголовский: Против Нью-Йорка?

Питер Айзенман: Да, против Нью-Йорка.

Владимир Белоголовский: Проект в Сантьяго-де-Кампостела был частично спланирован Джоном Хейдуком?

Питер Айзенман: О нет. Мы выиграли конкурс. Еще до конкурса мой друг Джон Хейдук сделал символический проект в Сантьяго. Перед самой смертью Джона я поклялся построить две его башни, и я настоял, чтобы они были построены первыми, иначе они никогда не были бы построены. Они стали памятью о Джоне Хейдуке. Но они не имеют ничего общего с нашим проектом.

Владимир Белоголовский: О каком проекте вы мечтаете?

Питер Айзенман: Лучше спросите меня - где бы я хотел строить в России? Я бы хотел построить культурный центр в Санкт-Петербурге или Москве. Я не хочу строить во Владивостоке. Я бы хотел построить, к примеру, значительную православную русскую церковь. Это был бы для меня совершенно новый опыт. Я бы хотел построить небоскреб».

Чердак Тома в Нью-Йорке (1987) уникален тем, что содержит в себе не только завораживающую пластическую идею, но и массу острых и запоминающихся пластических деталей. Многие и них широко цитируются архитекторами и дизайнерами.

Это частная студия площадью 360 кв.м. в Нижнем Манхэттене, одна из сторон которой обращена к Бродвею. Помещение может разнообразно трансформироваться – объединяться или делиться на отдельные отсеки, кроме собственно студии, чердак имеет кухню, спальню – то есть жилые помещения.

Пространство разделено на секции, которые могут дробить его за счет подвижных решеток, которые же могут въезжать внутрь гипсокартонных объемов и тогда пространство объединяется. Экстравагантно решается палитра помещения: белый паркет и выдвижные решетки пурпурного и изумрудно-зеленого цвета. Сама структура пространства, усложненного гипсокартоном, очень красива, в особенности узлы объемных потолков, содержащих сложные структуры с направляющими для роликов, навороты-сталактиты. Потолок является крупной визуальной структурой, выражающей целое – авторскую идею нарушения привычного. В план Айзенман внес систему наклонных векторов, которые дают относительность привязки плана к наружным стенам – пространство строится по внутренним правилам, и все основные линии не параллельны друг другу, хотя есть и метричные, и перпендикулярные формы. Рядом с основной осью – главным не то залом, не то коридором есть изолированные компактные жилые помещения.

Наибольший интерес Айзенман уделяет не жилым зданиям, а общественным, что соответствует его мировоззрению. Среди таких работ – Мемориал жертвам холокоста в Берлине, Векснер-центр в Огайо, строящийся Город культуры Галисии в Сантьяго-де-Компостелла.

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: